Закат цвета фламинго
Шрифт:
Помните? Какое там! Мирон выругался про себя. Сытову он не слишком верил. Может, и впрямь от полюбовницы решил избавиться, но и догляду к нему приставить. Но какой прок от догляды, если поплывут они завтра за тридевять земель и неизвестно когда вернутся в Краснокаменск? Если вообще вернутся…
– Я тут кое-че принес в дорогу, – засуетился Сытов, приняв его молчание за согласие. – Муки полпуда, толокна фунта три, мясо воловье копченое, хлебов две ковриги… Тока рядом с собой посели, а то мужики ссильничают.
– Не могу я ее взять, – взмолился
– А ты не бойся за меня, – подала голос Олена и, подхватив узел, подошла к ним. – Не возьмешь, и то славно! Обойдусь!
Сверкнув глазами из-под платка, она расхохоталась. А Мирон, как ни силился, не мог отвести взгляда от высокой груди и тонкой полоски белой кожи между платком и воротом рубахи. Боже, как давно у него не было женщины!
– Ладно, пойдешь с нами! – буркнул он. – Но с уговором: мужиков не задевать, глазами не играть!
– Можа, ее в мужицкое платье переодеть? – подал голос Сытов.
Но Олена захохотала пуще прежнего.
– Под каку рубаху и порты подобну лепоту прятать? – и приподняв груди, опустила их, смерив бесстыдным взглядом Мирона. – Мигом раскусят!
– Нет, переодевать не будем! – ответил Мирон и подумал, как рассердится Овражный, когда узнает про девку. Но ничего не мог с собой поделать, хоть и знал – отвратная баба Олена, бесстыжая, и, верно, не один Сытов ею всласть попользовался.
– Я туточки, на лодке побуду до зари, – Олена прищурилась, – сторожить буду. Ты не боись, я от хозяина таежного отбивалась, от медведушки, а от какова отметника и вовсе отобьюсь!
И выхватила откуда-то, Мирон даже не заметил, то ли из-под юбки, то ли из узла, длинный нож, остро заточенный на оба лезвия.
– Вишь, какая я! Просто так не дамся!
– Оставайся, – вздохнул Мирон, справедливо полагая, что утро вечера мудренее. Если Андрей взъярится, спровадить Олену будет легко. И пускай тогда Сытов заботится, как уберечь ее от ревнивой женки.
Подобрав подол и перебирая в воде белыми ногами, Олена забралась в дощаник. Забросила узел в камору, снова перебралась на берег и, не спросив помощи, заволокла вьюк с припасами на корму. Затем уселась на борту и, отмахиваясь березовой веткой от комаров, принялась болтать босыми ногами в воде, с вызовом поглядывая на Мирона. Но он не замечал этих взглядов и, словно оцепенев, не мог отвести глаз от ее крепкой фигуры, высокой груди, а когда девка нарочно задрала подол выше колен и, черпая ладонью воду, стала обливать ноги, приговаривая: «Ой, устали ноженьки по жаре да каменьям хаживати!», почти сомлел, покрывшись влажным потом.
Привел его в чувство голос Сытова:
– Ой, батюшки, кажись, Андрюшка сюды наяривает. Прячься, Олена! Давай в камору!
Но было поздно. Овражный заметил девку.
– Што, Козьма Демьяныч, – подошел он, криво улыбаясь, – шалаву нам свою подкинул? А как мы ее делить будем?
– Она стряпухой пойдет, – заметил Мирон угрюмо.
– Знамо дело, стряпухой. –
Овражный схватил ее под мышки, резко поставил на ноги. И принялся хватать за грудь, бедра, тискать, мять девку, словно кусок глины. Она взвизгивала, похохатывала, но не вырывалась. Платок спал с головы, коса упала на спину. Не обращая внимания на Мирона и Сытова, Олена закидывала назад голову, показывая белую тонкую кожу шеи. Андрей хватал ее губами…
Мирон почувствовал, как кровь прилила к лицу.
– Брось! – рявкнул он. – Брось девку!
Овражный оглянулся. Глаза его сверкнули. Он оттолкнул Олену, и она упала спиной на борт, вскрикнула. Но есаул даже не посмотрел в ее сторону. Снова перемахнул через борт, прошлепал по воде. Остановился перед Мироном, покачиваясь с пятки на носок.
– Ух, спелая девка! Съел бы, косточек не оставил!
Олена, встав на колени, обернула косу вокруг головы, повязала платок и присела на корме, сложив руки на коленях и потупив взгляд. Со стороны посмотреть – само смирение, и только пунцовевшие щеки выдавали – девка разогрелась не на шутку.
– Пошли уже, – сказал Мирон, потянув Играя за повод. – Нашел себе забаву! Одна баба на всех, забьют нас служивые! Взбунтуются!
Андрей хмыкнул, скривился.
– Пошли! – И, оглянувшись, погрозил Олене кулаком. – В камору лезь! Ночью кого приветишь, узнаю! Утром без головы останешься!
– Ты не прочь, если она стряпухой пойдет? – удивился Мирон.
– Да пускай себе, – Андрей склонился ниже, прищурился: – Давай седни ты с Оленкой займешься, а завтра к вечеру, когды стан раскинем, я с ней поиграюсь, – и припечатал сильной ладонью кулак. – Загоню гвоздик в досочку!
Опешив, Мирон молчал, не зная, что сказать. Всякое случалось в его жизни, но чтоб одну бабу на двоих иметь! Но тут вспомнил, как обихаживал три месяца подряд супругу важного немца Ватсберга. Разве не делил ее со спесивым вельможей? А как они забавлялись в ее будуаре, хоть и была та дама лет на десять старше Мирона! Старше и опытнее. А уж сведуща была в амурных делах чище гетеры! Как старалась ему угодить, завлечь любовными игрищами, чтобы дольше удержать в своих сетях! А эта простолюдинка сама идет в руки. Чего ж отказываться? Сколько мужиков на ней скакало! Авось еще двух наездников выдержит.
В душе, конечно, оставались сомнения и даже страх, что грешно все это, грязно. И соглашаясь с Андрюшкой, он сам себя подписывал на страшные мучения и корчи в аду, но горевший в чреслах огонь помутил разум. И он лишь робко заметил, ничуть не сомневаясь, что Овражный его высмеет:
– Как-то не по вере это! Противу канонов православия!
Андрея и впрямь его слова развеселили. Он даже согнулся в поясе, захохотав:
– Так нам попа в поход не досталось, чтоб нашу веру блюсти! В те места пойдем, куда Всевышний взгляд не кидал. Там заповедь одна: на Бога надейся, а сам не плошай!