Закат империй

Лайк Александр

— Что будем делать? — спросил рыцарь у воина. Со стороны это, должно быть, выглядело странно и непривычно. Не привыкли в Хигоне, чтобы гербовый рыцарь искал совета у простого воина.

Воин остановился и повернулся к жрецу.

— Когда начнется это, с позволения сказать, торжество?

— Точно в момент новолуния, мой господин, — ответил жрец, низко кланяясь. — Обновляется Луна, и обновляются ряды Ордена — так они говорят. Правда, если мне память не изменяет, за последние пятнадцать или шестнадцать месяцев ряды Ордена ни разу не обновлялись. Три или четыре раза даже и претендентов не было.

— Тогда отчего же так шумно? — спросил

молодой рыцарь. — Ведь может статься, что и смотреть не на что будет?

— Нет, повелитель моей души, — жрец поклонился еще ниже, — такого никак быть не может. Сегодня один из главных праздников года, Веллефайн, чародейская ночь последнего весеннего новолуния. Целых две недели, по нашим преданиям, раскрыты двери земли и неба, и жители призрачных миров, говорят, заглядывают к нам в окна костров, особенно разожженных ночью на холме. А некоторые из людей, бывает, сами попадают туда, за грань мира. Правда, возвращаются не все, да и возвращаются по-разному. Кто с удачей, а кто и вовсе наоборот. В Хигоне принято праздновать Веллефайн шумно, буйно, всем народом, так что здесь, на поле, и прошлые годы было многолюдно. И претендентов всегда бывало много. Тепло, весна, молодая кровь играет, всем хочется себя перед девушками показать… Ну а с тех пор, как пришло известие о близящемся Закате, люди и вовсе с Ордена глаз не спускают. Это ведь, получается, последнее собрание — прямо отсюда рыцари пойдут на Восход! И для того, кто хочет в Орден попасть, сегодня последний случай. И я скажу так, мой господин: может, и не все из сегодняшних претендентов хотели бы в Орден попасть, но к Рассвету успеть желается очень многим. И даже знатновельможные господа нынче готовы выйти на испытание. Да им и легче будет. Против родовитых бойцов ставят не Осмога, а кого из неугодных. Оттого в Ордене велико послушание Капитулу — никто в неугодные попасть не хочет. Оттого и новые люди в гроссе хоть и редко, но появляются.

— Тогда у нас есть еще четверть часа, — сказал воин. — Пойдем, Сон, выпьем этого… как он там кричал? Шерхада. Интересуюсь знать, что они здесь за шерхад такой придумали. Идемте с нами, отец.

— Повинуюсь, господин, — жрец сделал молитвенный знак и стал по правую руку рыцаря. Воин шагнул по левую и стал зорко оглядывать ряды лотков с напитками.

— Вижу, — сказал он почти сразу. — Вот там, справа. Идем.

В это время, раздвигая толпу где криком, а где и ударом ножен, в ряды едва успокоившихся зрителей врезалась шумная кавалькада из полусотни всадников. Кто-то не успел податься в сторону и получил копытом. Теперь в этом месте тут же сомкнувшиеся вновь люди волновались и переругивались. Кто-то истошно орал: «Ой, миленькие, затопчете ведь!»

Всадники заработали плетками и все-таки прорвались сквозь затор, оставив позади еще нескольких пострадавших. Впереди «серые спинки» поспешно отвязывали одну из веревок, одновременно пытаясь не допустить толпу в огороженное пространство.

— Рен, — негромко позвал рыцарь, — если я правильно тебя понял, ты хочешь попробовать с испытанием?

— Насчет попробовать не знаю, — сдержанно отозвался воин, — но поглядеть хотелось бы поближе. Очень мне интересно, что это за жертва Эртайсу, о которой я слышу в толпе уже не первый раз. Да и святой отец о ней поминал. Отче, нельзя ли поподробнее? Именно про жертву.

— Подробнее я не знаю, мой господин, — смиренно сказал жрец. — Я не воин, я только скромный служитель великого небесного милосердия и длань

справедливости. Истина о делах воинов до нас редко доходит. Могу сказать только, что кровь убитых в поединке испытания считается жертвой, а тела никогда не отдают близким, а хоронят на особом орденском кладбище. Это считается великом почетом, хотя не солгу, сказав, что многие неутешные матери предпочли бы вместо почета еще хоть раз взглянуть на лицо сына.

— Возможно, милосерднее было бы не позволять им этого, — задумчиво сказал рыцарь. — Хотя справедливее всего было позволить матери самой выбрать, чего она желает.

— Несколько раз ко мне и моим братьям обращались люди в трауре, сказал жрец. — Они просили помочь им по справедливости вызволить тело убитого на поединке испытания. Но мы ничем не могли им помочь, поскольку отправляющийся на поединок предупреждается обо всем, и все убитые согласились с таким условием.

— Юные идиоты, — прошептал рыцарь.

— Почему обязательно юные? — воин пожал плечами. — Насколько я понимаю, Сон, здесь бывают и вполне зрелые бойцы. Но все равно — посмотрим, посмотрим. Эй, жирная задница! Три кружки шерхада сюда!

— Кружки? — жирная задница поворотилась, обнаружив на противоположном конце своего обладателя такую же жирную морду, только порядком удивленную.

— А что, в вашем городе шерхад кружками не пьют? — воин скривил презрительную гримасу.

— Отчего же, почтенный, пьют, — ухмыльнулась жирная морда, — а даже если б и не пили, то отчего бы мне вам не услужить? Желание покупателя — закон наипервейший, хоть из лужи закажите, так я и в лужу налью. Только это будет ровнехонько девять фенстов, за три кружки-то, а остальное чепуха, с остальным мы справимся.

— Ну так давай, осел, — брезгливо сказал воин.

— Извольте, милостивый сударь, денежки показать, — неприятно улыбнулась жирная морда. — А то некоторые привыкли мечом платить, да только у нас здесь меч за деньги не очень считается. А если где и считается, так это вы в оружейный ряд сходите. А уж сюда с серебром возвращайтесь, или прощевайте, недосуг, день торговый, жаркий.

— Ах ты… — начал было воин, но рыцарь тронул его за руку, останавливая движение.

— Это справедливо, Рен, — сказал он тихо. — Дай ему денег. В мире есть обманщики, есть и обманутые. Позволь людям честно пытаться уберечь себя от греха.

Воин неприязненно вздохнул, слазил в кошель и добыл оттуда тяжелую золотую монету. Монету он бросил на лоток, а кошель передвинул ближе к пряжке пояса.

— Беречься — так уж всем, — сказал он с улыбкой.

Торговец неуверенно потыкал монету пальцем, поднял и прикусил.

— Золото, — сказал он неуверенно, сквозь недоумение медленно проступала идиотская улыбка. — Точно, золото!

— А ты чего ждал, дерьма? — ядовито поинтересовался воин. — Давай шерхад, скотина, а то вот теперь точно меча попробуешь!

— Секунду, мой господин, — засуетился торговец, — одну секунду только! Шерхад вот уже делаю, вот уже наливаю, только сдачу мне сразу не собрать, сдачу я, пока вы пьете, состряпаю! Эй, Хринка! Боров драный, беги сюда! Кошель возьми, оболва!

Тем временем руки его привычными точными жестами засыпали в большие стеклянные кружки сахарную пудру, смешанную с содой, рассекали пополам огромные, цвета масла, лимоны с Побережья и выдавливали пахнущий солнцем пенистый сок.

— Сдачи не надо, — сказал воин. И даже без нарочитой небрежности сказал, привычно и уверенно.