Заказ
Шрифт:
Сергей яростно крутанулся к ней на сиденье:
– Сейчас тебе!.. Впотьмах – и над душой целая рота стоит!
– Ладно… Бог с тобой, золотая рыбка… – Люба смотрела мимо Сергея, в зеркальце, в тысячный раз поправляя причёску. – Пойду я, пожалуй. Извини, если что не так…
– Между прочим, – проговорила Аня в пространство, – если бы не Любаша, мы сейчас всё ещё на кофейной гуще гадали бы.
Сергей с трудом перевёл дух. Стыд накатил тяжелой жаркой волной: и почему мы всегда обижаем тех, кому на самом деле всего больше обязаны?.. Он дотянулся через спинку сиденья и взял девушку за руку. Маленькая рука показалась ему слишком тонкой и лёгкой.
– Любаша… – Он так и не сказал «извини», но голос был почти умоляющим. – Ты видела там
– Замётано. – Любашины пальцы несильно сжали его ладонь, и девушка открыла дверцу «Тойоты». – Если получится, попробую до утра со светом ему в зубы залезть… Да не Вовчику твоему, а коню!..
Дверца щёлкнула, закрываясь. Стук каблучков затих в темноте.
– А ты, психованный, – сказала Аня Сергею, – давай-ка вылазь с председательского места. Ещё нам по дороге в кого-нибудь врезаться не хватало!..
Насчёт больницы вместо Пятигорска она не добавила. Во-первых, от лазарета на Руси, как и от сумы и тюрьмы, не застрахован никто. А во-вторых, было уже ясно, что ни в какой Пятигорск они в ближайшем будущем не поедут.
История с долларами оказалась дутой…
Жена бывшего главного агронома – известного в станице пьянчужки – за увольнение супруга была на Цыбулю в жестокой обиде. Столько лет её муж верой и правдой «отдавал силы и здоровье» родному хозяйству… Пока все не отдал. Лежит теперь дома несчастный. Либо пьяный, либо с похмелья. Совсем, короче, больной, – довели хорошего человека! Умеют у нас!..
Сама бывшая «агрономша» работала в бухгалтерии и всё ждала удобного повода для «справедливого возмездия». Заглядывала в каждую щёлку, прислушивалась ко всем пересудам… и вдруг однажды прознала, что директор затребовал у главбуха крупную, ОЧЕНЬ КРУПНУЮ (особенно по тем временам) сумму наличными под отчёт. И через пару недель сдал какие-то зелёные, величиной с облигацию трехпроцентного займа бумажки, якобы квитанции, подтверждавшие обмен этой самой суммы на свободно конвертируемую валюту. А ещё через полмесяца… неожиданно отправился в Англию. Ох и разговоров было тогда в бухгалтерии! Вот косточек-то перемыли!.. Криминал, бабоньки, криминал!.. Явный криминал!.. Зарвался директор. Зажрался, нахапался…
И полетела в прокуратуру жалоба, аккуратно отпечатанная на машинке, скромно стоявшей там же, в бухгалтерии, в уголке у окна. Вот только отношение к анонимкам в разгар Перестройки было уже очень прохладным. И потому, к немалому огорчению отставной «агрономши», ответ пришёл не «ночью в сапогах», как бывало когда-то, а прикатил в бежевой «Волге» под вечер жаркого и погожего дня…
Долго в тот вечер сидел с Ларионовым у себя в кабинете Василий Никифорович Цыбуля. Рассказывал, показывал бумаги – сначала финансовые, а потом и не только. За окном одинокой звездой горела та самая лампочка на столбе. Глядя на неё, легко и естественно было открывать душу полузнакомому человеку, к тому же приехавшему… по эту самую душу….
Марьяна Валерьевна полуночничала с водителем в «зале», поила парня чаем с домашним абрикосовым вареньем. По телевизору показывали детектив.
И только в первом часу ночи поехала «Нива» провожать «Волгу» к поселковой гостинице, где гостям были приготовлены апартаменты. Два номера. Каждый – с горячей водой, ванной, телевизором и телефоном. Простенько так, по-деревенски…
Наутро Андрей Николаевич проснулся часов в семь от запаха свежеиспечённых оладий. Это готовила завтрак гостям бабка – смотрительница гостиницы, постоянно при ней проживающая.
Оладьи
А в восемь часов к гостинице подкатила бессменная «Нива», и Василий Никифорович увёз заместителя прокурора на экскурсию по родному хозяйству.
Не всякому Василий Никифорович показывал свою особую гордость – породистых племенных жеребцов, отцов и дедов замечательного потомства. Коноводы едва поспевали бегом выскакивать из конюшни – могучие звери вылетали на площадку для выводки лихой размашистой рысью, играли, радовались жизни. А потом, выплеснув избыток энергии, послушно застывали в центре площадки, лишь изгибали крутые холёные шеи и – ушки торчком – тянулись заглянуть через обсаженную шиповником изгородь. Там, за цветущими кустами, далеко в залитых солнцем полях паслись со своими жеребятами красавицы матки…
– Сколько стоит кобыле свидание устроить со знаменитым производителем, имеете представление? – спросил Андрея Николаевича Цыбуля. И сам же ответил: – Пятнадцать тысяч «зелёных», это не считая дороги. А порция замороженной спермы, от которой она точно так же забеременеть может? Пятьдесят. Не тысяч, а просто. Есть разница?.. Поедем после обеда, покажу вам… всю «растрату» свою…
Обедали в совхозной столовой. Суп харчо, густой от свежей баранины. Вареники сортов шести – с мясом, картошкой, творогом, вишнями и так далее. Жареный карп… И консервированный компот из вишни и абрикосов. Всё своего, совхозного производства. Всё – невероятно вкусное и такими порциями, что под конец трапезы Андрей Николаевич натурально отяжелел. Допивая компот, он размягчённо подумал, что Цыбуля развёл у себя в хозяйстве форменный коммунизм – тот самый, с человеческим лицом, который у нас в очередной раз вознамерились строить… К лозунгам Ларионов относился спокойно, но не мог не признать, что в таком коммунизме было откровенно неплохо. Он подумал о «растрате», которую Цыбуля собирался ему демонстрировать, и по логике вещей представил себе доверчивые мордочки и трогательные хвостики недавно родившихся жеребят. Потом вспомнил дикую стихию вчерашнего табуна (наполовину состоявшего из тех самых жеребят), и сердце слегка ёкнуло, но он успокоил себя: уж в председательском вездеходе они как-нибудь…
Однако «Нива» привезла их не в поля, а всего лишь на конный двор. И на площадке для выводки Андрей Николаевич, к своему недоумению и некоторой тревоге, увидел двух осёдланных лошадей.
– Машиной туда никак, только верхом, – коротко пояснил Василий Никифорович.
– Я вообще-то… ни разу… – нервно засмеялся зампрокурора. Было чёткое ощущение, что он сам угодил в проверочку: «А не слабо?..»
– Вы, товарищ начальник, не переживайте, они у нас смирные, – сказал молодой конюх, державший лошадей под уздцы. Только тут Андрей Николаевич разглядел, что лошадки вправду отличались от утрешних жеребцов, как «Запорожцы» от иномарок. На любой выставке, где блистала слава и гордость лошадиного рода, их не подпустили бы даже к воротам: сугубо беспородных, лохматеньких, неказистых… поколениями вывозивших на безропотных хребтах всю будущность человечества…
Впрочем, в данный момент Ларионову было не до философий. Он рассматривал строевое седло, поверхность которого была примерно на уровне его плеч, и не знал ни что такое седло называется строевым, ни как в него положено забираться. Когда ухмыляющийся конюх объяснил ему, куда продевать ногу и за что держаться руками, Андрей Николаевич подтянулся и героически повис на седле животом, потом с помощью всё того же парня перекинул через него ногу… ощутил на седалище опасное натяжение брюк и перепугался, как бы они не лопнули в самом неподобающем месте.