Заклание волков. Блаженны скудоумные
Шрифт:
— Весьма любопытно, — сказал я, выходя из лифта.
— И тем не менее, он остается тринадцатым, верно? — продолжал лифтер.
— Если выйти на улицу и посчитать окна, сразу видно, что тут тринадцатый этаж, правильно?
— Надо полагать, так и есть, — ответил я.
— Еще бы, — отозвался лифтер и, покачав головой, добавил: — Богатеи.
После чего закрыл дверцы и уехал.
Чтобы попасть в квартиру дяди Мэтта, надо было открыть два замка, и мне пригодились оба ключа. Внутри стоял тяжелый нежилой дух. По мере того, как я включал светильники, квартира представала передо мной частями, подобно заброшенной съемочной площадке.
Убранство совершенно не вязалось с характером моего дядюшки
Комнаты все не кончались. Гостиная была длинная, широкая, двухуровневая, с множеством длинных узких кушеток вдоль стен и длинных узких абстракционистских полотен на стенах, с громадными окнами в торце, из которых сейчас, когда шторы были раздвинуты, открывался дивный вид на весь Центральный парк. Шествуя вдоль изогнутых витых чугунных перил, вы удалялись от всего этого великолепия и попадали в небольшую строгую столовую, убранную темно-багровой тканью и обставленную тяжелой древней мебелью. Маленькая, но оснащенная всем необходимым белая сверкающая кухня примыкала к столовой и была отделена от нее дверью с окошком для подачи блюд.
По другую сторону от столовой располагалась игровая комната с бильярдным столом и столиком для покера, на котором стояли розетки с фишками и стеклянные держатели. Дальше — две вычурные спальни с громадными кроватями под пологами и с окнами на Центральный парк. Каждая спальня была снабжена ванной комнатой в помпейском стиле; в одной из них дядька устроил себе сауну. За второй спальней размещались личные покои, или кабинет, с письменным столом и встроенными стеллажами, набитыми книгами, которых, я уверен, никто никогда не читал. А с другой стороны к кабинету примыкала тесная простенькая спальня с ванной. Наверняка комната прислуги.
Дядя Мэтт неплохо позаботился о себе и прожил последние годы вольготно.
Я бродил по комнатам, толком не зная, что именно мне искать и как расценивать возможные находки. Если я рассчитывал увидеть отпечаток личности дяди Мэтта, ощутить его ауру, едва ли мне это удалось. Господствующей личностью в этой квартире была личность художника по интерьеру.
А еще мне, наверное, хотелось окинуть взором место убийства.
Это была игровая комната. Судя по тексту и фотографии в «Дейли-ньюс», дядю Мэтта нашли лежащим ничком именно здесь, между бильярдным столом и карточным столиком. Шла партия в бильярд, на столе не хватало всего одного шара, и полиция предполагала, что дядю ударили, когда он был поглощен игрой с самим собой.
Я немного постоял, разглядывая ковер, ничего не высмотрел, ничего не надумал и, наконец, возобновил скитания по комнатам, которые долго не приводили ни к каким результатам. До тех пор, пока я не уселся за письменный стол в кабинете.
Да и тогда я обнаружил непонятно что. Тут и там валялись листы писчей бумаги — послания от разных людей, но ни одно из них не проливало света на происшедшее и происходящее. Счет от Добрьяка, к которому прилагалось заискивающе-подобострастное, но наглое письмо, наведшее меня на мысли об Урии Хипе. Письмо от другого стряпчего, какого-то Прескотта Уилкса, благодарившего дядьку за то, что он воспользовался услугами его фирмы. Один абзац этого письма показался мне немного странным: «Обстоятельства известны Вам не хуже, чем мне, мистер Грирсон, и мне нет нужды сообщать Вам, что наш общий друг не меньше моего расстроен неоправданным разрывом отношений между Вами и нашей фирмой. Меня
Похоже, никаких дел с «Лэтэм, Кортни, Уилкс и Уилкс» дядя больше не вел. Письмо было отправлено четыре месяца назад, а более свежих посланий от вышеупомянутой фирмы я не нашел. Когда я затесался в это дело, Добрьяк, судя по всему, уже прочно владел положением.
Что меня заинтересовало, так это скрытая угроза, которую я почувствовал, прочитав абзац. И кто этот «общий друг»? В каких отношениях был дядя Мэтт с фирмой Прескотта Уилкса? Что именно означали слова «будут восприняты очень серьезно»? Может быть, тут подразумевалось убийство?
Меня немного тревожило то обстоятельство, что Стив и Ральф наверняка тоже видели письмо и пытались докопаться до его подлинного значения. Я отнюдь не был уверен в честности Стива и Ральфа, которые вполне могли продаться мафии. Возможно, они-то и сообщили ей, где я скрываюсь. Возможно, они выгораживают, а не ищут убийц. В конце концов, как сказала Герти, никому не придет в голову назвать Стива и Ральфа святыми.
Вспомнив о Герти, я решил снова позвонить ей домой, но оказалось, что телефон отключен. Полагаю, об этом позаботился Добрьяк, что было весьма рачительно и предусмотрительно с его стороны, но теперь, когда у меня есть триста тысяч долларов, я, наверное, могу позволить себе и телефон в моей второй квартире.
Стану ли я здесь жить? Мне почему-то казалось, что нет. Слишком уж эта обитель смахивала на вестибюль музыкального театра в Радио-Сити. Тут меня не будет оставлять ощущение, что вот-вот появятся туристы с экскурсоводом.
Кроме того, не стану же я до гробовой доски терпеть наскоки швейцаров. Нет уж, пусть лучше Добрьяк выставит эту квартиру на продажу. Пожалуй, останусь у себя, на Западной девятнадцатой. Зачем съезжать оттуда, если квартира вполне устраивает меня?
Да, но все это — дело будущего. Сперва надо дождаться окончания нынешней катавасии и вернуться в наезженную колею. Пока же я исследую квартиру дяди Мэтта. Правда, и сам не знаю, зачем. В общем, я переписал адрес «Лэтэм, Кортни, Уилкс и Уилкс» на клочок бумаги, запихнул его в карман и возобновил разведку местности.
Следующая находка поджидала меня в стенном шкафу в спальне прислуги.
Именно там я обнаружил скрюченное тело Гаса Риковича.
Глава 25
Поначалу я не понял, что он мертв. Рикович сидел на полу, привалившись спиной к стене, задрав коленки и уперевшись в них подбородком. Все это сооружение было запихнуто в самый дальний угол. Глаза Риковича были открыты, даже вытаращены, а губы застыли в любезной и немного вопросительной улыбке.
Казалось, он разглядывает мои лодыжки. Естественность позы и выражения лица ввели меня в заблуждение, и я пребывал в нем секунд, наверное, десять, в течение которых моими преобладающими чувствами были: а). изумление и б). злорадство.
Мое а). изумление объяснялось очень просто: кто не изумится, открыв стенной шкаф и обнаружив в нем Гаса Риковича сидящим на полу? А б). злорадство я чувствовал потому, что мне сразу пришло на ум объяснение странного присутствия здесь Гаса Риковича. «Ого-го! — подумал я. — Он пришел сюда в поисках сведений, которые мог бы продать». Иными словами, в тот миг, когда я увидел его, мне подумалось, что утром, предлагая купить сведения, Рикович на самом деле не располагал никакими сведениями, вот и примчался сюда в надежде, что ему удастся раздобыть их и сбагрить мне. Разумеется, предположение это я построил гораздо быстрее, чем изложил его вам.