Заклание
Шрифт:
«Трындец! – подумал я, двинувшись в сторону очереди и оглядывая этих несчастных, что друг за дружкой выстроились у столба в надежде избежать прогулки по ночной Москве.
До очереди я так и не дошел. Меня остановила мысль, столь неприятная особенно сейчас: «Все же придется приобщиться к спорту», – подумал я и, оглянувшись, бросил взгляд на тротуар, уходящий в сторону моего дома.
И вот тут-то я его и увидел – того самого парнишку, чьи сырые черные ботинки последние десять минут не шли из моей головы.
Ошеломленный, я замер и стоял так, пока паренек
«Он же уехал… уехал дальше!» – возникло в моей голове.
И это еще одна странность странного вечера: почему явление здесь парнишки сразило меня? С одной стороны, я мог и ошибиться: мало ли молодых людей поздним вечером болтаются у метро. С другой стороны, – какое вообще мне дело до него, даже если это тот самый человек.
В этот момент подъехал микроавтобус, и мои рассуждения сами собой прекратились.
Меньше чем через минуту свободные места закончились, но люди продолжали набиваться внутрь, переговариваясь, подталкивая и утрамбовывая уже находившихся в автобусе счастливчиков. Наконец дверь закрылась и последняя на сегодня маршрутка, влившись в транспортный поток, исчезла из виду. Остатки очереди тут же рассыпались: кто-то пошел на автобус, а кто-то, как и я, отправился домой пешком.
Невероятно, но парня в мокрых ботинках я увидел еще раз, причем очень скоро. Точнее сказать, мне показалось, что я заметил именно его: похоже, случайная встреча в метро становилась моим наваждением.
Домой я шел непривычно быстро, как ходить не люблю, и привычно в наушниках, что мне очень даже нравится. Когда в моих ушах «затычки», я стараюсь идти по тротуарам, чтобы не думать о машинах и прочей ерунде. Но сейчас, ночью, дороги между домами пусты, да и машина незаметно подкрасться не сможет, фары ее выдадут. Потому я шел посреди проезжей части, подпевая, про себя конечно, Кристине Агилере. У нас получился очень складный, замечательный дуэт, чем я и наслаждался, как вдруг – резкий всполох из-за спины. Не оглядываясь, я сделал несколько шагов в сторону, вышел на тротуар и, не сбавляя скорости, пошел дальше. Приближающейся машины я не слышал, но, по усиливающемуся потоку света, понимал, что она все ближе и ближе. И в тот момент, как автомобиль поравнялся со мной, его фары выхватили вдалеке того самого парня.
От неожиданности я встал на месте, а парнишка, шустренько проскользнув через освещенную часть дороги, канул в ночь.
Весь дальнейший путь домой, те семь минут, что я проходил темными дворами, затем сквозь огромную арку дома и через перекресток с мигающим желтым светофором, мысль о парне из метро не покидала меня ни на секунду – я даже не помню, какая музыка у меня играла. Временами я останавливался, оглядывался по сторонам, обзывал себя параноиком, кретином, шел дальше и останавливался и оглядывался снова и снова. Лишь у своего дома я почувствовал облегчение, но… оно оказалось преждевременным.
Свернув за угол, перед подъездом я обнаружил парнишку из метро. Он сидел на лавочке и испуганными, как у мышонка, глазами смотрел на меня.
ГЛАВА 3,
рассказывающая, что иногда заглавная буква О – не просто буква
Отсутствие жены – это благо.
Да, явно ерунду сморозил. Я лишь имел в виду, что иногда, если жена в отъезде, как например моя, уже третий день на шопинге с подругами в Барселоне, это здорово облегчает ситуацию. Не представляю, как объяснить женщине то, о чем сам не имеешь ни малейшего понятия. И уж тем более – как объяснить моей дражайшей супруге, с ее запредельно рациональным мышлением, нечто, не имеющее с реалистичностью ничего общего. Отсюда и вывод – Барселона случилась во благо.
На улице ночь. Сквозь приоткрытое окно слышится грохот взрываемой в соседнем дворе пиротехники (вот ведь, люди даже в будни умудряются находить повод для торжества), а мы с парнишкой сидим на кухне и смотрим друг на друга.
Точнее, это я внимательно смотрел на него, а паренек, отхлебывая из большой кружки чай, упорно таращился на что-то за моей спиной, и выглядел он при этом одновременно растерянным и озабоченным.
Самый первый вопрос, что я задал ему там, у подъезда, в отдаленном приближении звучал примерно так:
– Какого хера у тебя мокрая обувь?
Не подумайте только, что я сразу же накинулся на парня с вопросами, нет. Вначале я просто смотрел на него (последствия не до конца рассеявшегося потрясения), а уж затем, когда он под моим взглядом смутился еще больше и пробормотал: «Здрасьте», я ответил: «Ну, привет…» – и поинтересовался его обувью.
Взгляд испуганного мышонка дрогнул (парнишка словно ужался), и, посмотрев на свои ноги, затем на меня и опять на ботинки, юноша сказал:
– А, это, – он на секунду замешкался. – Там перед входом в метро что-то раскопали и воды натекло; я шел задумавшись, не заметил и влетел в неё. Вот. – И так недоуменно пожал плечами: дескать, что в этом особенного, я по пять раз на дню хожу по лужам.
– Понятно, – ответил я, как бы удовлетворившись таким объяснением. Оно все вроде бы и логично, только вот паззл внутри меня почему-то не складывался, словно кусочки мозаики пытались затолкать не на их место.
– Так, что ты хотел? – спросил я спустя некоторое время.
Парнишка смутился еще больше, как-то затравленно оглянулся, чем удивил и почти рассмешил меня, и, помявшись немного, ответил:
– Не могли бы мы поговорить у Вас дома?
«С чего бы?» – хотел сказать я, но вместо этого подошел к двери подъезда, открыл ее и произнес другое:
– Заходи. (Еще одна не понятная мне самому странность).
Пока наш новый, убийственно неспешный лифт поднимался на девятый этаж, я смотрел на парнишку в огромное зеркало и корил себя за очередную глупость, совершаемую мной в эту самую минуту.
– Я Леха, – сказал паренек, протягивая мне руку и прерывая мои размышления.
– Владимир, – ответил я, и мы обменялись рукопожатием.
Лифт дернулся, пружинисто покачнулся, остановился и издевательски медленно раскрыл свои двери.