Заклинание Аркамона
Шрифт:
— Сейчас у меня нет денег, — сообщила старуха. — Если ты добьешься успеха, деньги появятся. Это похоже на ограбление сокровищницы?
— Зависит от того, как много денег у тебя появится.
— Много. — И она вздохнула.
Конан с любопытством глядел на нее. Она казалась ему старой, как Атлантида. Сам киммериец был чревычайно молод, жизнь бурлила в нем, кровь вскипала в жилах, и весь мир, казалось, лежал у его ног. Стоило протянуть руку — и в ладонь сами собою ложились драгоценности, а женщины так и льнули. Стоило ступить на землю — и дорога без всяких усилий
Удивительно хорошо чувствовать себя молодым, всесильным! Впервые в жизни, кажется, Конан задумался о том, каково это — быть старым. Дряхлым, с трясущимися плечами, с поникшей головой и потухшим взглядом. Как видят мир эти блеклые глаза? Впрочем, нет, глаза-то у старой ведьмы, кажется, зоркие и блестящие. Любопытные — это точно.
Интересно, правы ли те, кто утверждает, будто старые женщины, утратившие силу плодородия, сплошь ведьмы и злодейки?
Конану не слишком-то хотелось иметь дело с таковой. Но никакой магии в старухе — по крайней мере, в этой, — он не ощущал.
Абулетес принес в глиняной кружке воды и с выразительной улыбкой поставил перед старухой. Конан тотчас щедрой рукой плеснул в кружку вина.
— Никогда не пей простой воды, особенно в кабаке Абулетеса.
— Меня уже предупреждали, — спокойно произнесла старуха и принялась цедить сквозь зубы воду, подкрашенную вином.
Абулетес пожал плечами, подмигнул Конану и ушел.
— Ты готов? — спросила старуха.
— Помогать тебе? — Конан усмехнулся. — По-моему, мы еще не все обсудили. Я не знаю ни работы, которую ты желаешь мне предложить, ни оплаты, которую я пожелаю за это взять.
— Меня зовут Эригона, — сказала старуха. — Для начала я должна показать тебе мое лицо. Я понимаю, что ты не можешь иметь дело с человеком, чьего лица никогда не видел. Ты готов?
— Прекрати спрашивать об этом! — зарычал Конан. Старуха вдруг начала выводить его из себя. Если бы на ее месте была юная красавица, Конан не испытывал бы такой жгучей скуки, но старуха с ее непонятным кокетством!..
— Я пытаюсь быть вежливой. Прости.
Конан метнул в нее испепеляющий взгляд, и она осеклась.
Ее руки шевельнулись, покрывало приоткрылось — так распахивается на миг дверь в опочивальню какой-нибудь распутной графини, чтобы явить поклоннику прелестное обнаженное тело и тотчас спрятать его опять за тяжелыми створками.
Увиденное поразило Конана настолько, что он поперхнулся и отчаянно кашлял несколько минут. Старуха с сочувствием смотрела на него, но не предпринимала никаких попыток постучать его по спине или сказать пару слов в утешение.
— Не может быть! — отрывисто бросил Конан в промежутках между кашлем и вздохом. — Такого просто не может быть!
Старуха покачала головой и снова тщательно задрапировалась в синее покрывало.
— Ты ведь видишь, что это возможно. Я — есть.
— Покажи еще раз.
— Хватит с тебя и одного раза. У тебя слишком нежные нервы. Я надеялась, что варвар окажется более закаленным.
— Что ты знаешь о варварах, несчастная! — огрызнулся Конан. — Мы бываем куда более чувствительными,
Старуха опять развела в стороны края покрывала. Конан воззрился на нее с неподдельным ужасом.
— Впервые вижу такую уродину.
Старуха была не просто стара и дряхла, она была безобразна. Это было само уродство во плоти. Ее нос, мясистый и жеваный, в сизых бородавках, нависал над верхней губой. Такие же бородавки украшали и губы — не красного, а какого-то трупного лилового цвета. Кожа ее лица имела землистый оттенок и была покрыта мириадами морщин. Бровей у нее не было вовсе, равно как и ресниц, и Конану не хотелось даже представлять себе, как выглядят ее волосы на голове. Только глаза, темные и внимательные, сохраняли живой блеск.
— Налюбовался? — спросила Эригона. — Надеюсь, ты получил удовольствие.
— Я получил сильное ощущение, — ответил Конан, — которое вряд ли можно назвать удовольствием. Как будто мне в задницу воткнули пучок стрел.
— У тебя богатый опыт, несмотря на молодость, — отметила старуха.
Конан понял, что она смеется! Неужели можно сохранить способность смеяться, будучи такой дряхлой… и такой отвратительной на вид? В это верилось с трудом.
— С меня довольно, — проворчал он. — Спрячь… это. Я недостаточно цивилизован для созерцания подобных… э… вещей. Мне жаль, что ты так выглядишь, — прибавил он, не желая показаться совсем уж бессердечным. — Наверняка у тебя добрая душа и все такое. И ты пользуешься любовью своих близких. Ну, я надеюсь на это.
— У меня нет близких, — сказала Эригона. — И я не пользуюсь ничьей любовью.
— Где же ты живешь?
Этот вопрос, казалось, поставил старуху в тупик. Она молча уставилась на Конана и ничего не ответила.
— Я просто пытаюсь прояснить для себя все обстоятельства, — пояснил Конан. — Если ты хочешь, чтобы я работал на тебя, ты должна дать мне как можно больше сведений. И мне хотелось бы получше представлять себе моего нанимателя, понимаешь?
Она кивнула, но очень растерянно.
— Попробуем еще раз, — сказал киммериец. — Где ты живешь? Учти, мне безразлично, обитаешь ли ты во дворце или под забором в канаве. Я лишь хочу знать…
— Не знаю, — перебила старуха. — Я еще не задумывалась над этим.
— Хочешь сказать, что до сих пор ты не жила нигде? — Конан прищурился. — Судя по твоему виду, ты прожила уже лет девяносто. И все эти девяносто лет ты существовала в «нигде»? Так не бывает. Хоть я и варвар, как ты утверждаешь, но даже меня, даже пьяного, невозможно убедить в том, что…
Он запутался в словах и просто махнул рукой.
Старуха накрыла его руку своей. Киммериец вздрогнул от ее прикосновения. Было такое ощущение, словно древняя мумия дотронулась до него иссушенной конечностью.