Заклинание Аркамона
Шрифт:
Разные люди захаживали в кабак Абулетеса на окраине Шадизара. Самые разные. И воры, и солдаты, и городские стражники, и неудачники, и просто искатели приключений.
И в женщинах здесь тоже никогда недостатка не наблюдалось. Молодые и не слишком, красивые и не очень. Но все они так или иначе готовы были пойти на риск, вступив в общение с завсегдатаями кабачка, — и были, в общем и целом, привлекательны и доступны.
Киммериец Конан, беспробудно пьянствовавший там уже вторые сутки, уставился
Прочие, к сожалению, не могли быть так уверены в том, что перед ними — призрак. Более того, спустя несколько минут большинство уже не сомневалось в полной реальности явления.
В кабачок на окраине Шадизара вошла старушка…
Не грязная, прожженная бестия, старая ведьма, сводня или подручная работорговца, — о, нет! Судя по одежде, то была именно почтенная старушка, обитательница уважаемого дома. Какая-нибудь нянюшка или пожилая тетушка из числа небогатой родни.
Она была закутана в длинное покрывало темно-синего цвета. Ткань добротная, хотя вещь и выглядела поношенной. Она могла быть подарена старушенции, за ненадобностью, кем-то из состоятельных родственников. Пожилая особа шла, сгорбившись и шаркая по полу сандалиями из хорошей кожи.
В том, что это именно старушка, а не молодая женщина, ради каких-то целей притворяющаяся таковой, легко было убедиться, взглянув на руки, которыми дама придерживала свое покрывало. Сморщенные, покрытые пятнами, потемневшие, как пергамент, — эти руки могли принадлежать только очень старой женщине.
Она остановилась посреди кабачка и немного растерянно огляделась по сторонам.
Абулетес приблизился к ней, на ходу обтирая жирные ладони о засаленный фартук. Ни фартук от этого не делался грязнее, ни ладони чище, но Абулетесу нужно было производить хоть какие-то телодвижения, дабы продемонстрировать свою деловитость и скрыть растерянность.
— Что угодно? — громко обратился он к старой женщине. И, наклонившись к ее уху, понизил голос: — Что ты здесь делаешь, старуха? Это не место для таких, как ты! Уходи подобру-поздорову, пока тебе здесь кишки не выпустили!
— Кому охота выпускать кишки старой женщине? — удивилась старуха. Она не сочла нужным шептать, подобно Абулетесу, и таким образом содержание их разговора сделалось известным для окружающих. — Я ведь всего-навсего старая женщина, беспомощная и бедная.
— Бедная? — Абулетес насторожился. — Насколько бедная? Если ты не в состоянии заплатить за еду и выпивку, то можешь рассчитывать лишь на кусок хлеба и стакан воды. Я вовсе не такой жестокосердый, как меня тут изображают… некоторые… — Он покосился на одного из наемников, от которого совсем недавно слышал подобное обвинение. Солдат сделал вид, что не замечает взгляда, хотя разговор забавной старушенции с Абулетесом многих заинтересовал и позабавил, так что общая болтовня вдруг утихла: завсегдатаи прислушивались. — Но заниматься благотворительностью я тоже не могу себе позволить. Не в моих правилах. Да и никаких денег на всю ораву
— Принеси стакан воды, — согласилась старуха. — Хлеба не нужно. В моем возрасте человек ест мало.
В ее речи слышалась та изящная правильность, которая возможна лишь в одном случае: если человек никогда не употребляет бранных выражений и не коверкает слова при общении с подонками общества.
Старуха определенно начала нравиться обитателям кабачка. Один из них, наемник с изумительно чумазым лицом и жилистой тонкой шеей, которая выглядела так, словно ее обладатель не раз уже избегал петли палача, выразил свою симпатию криком:
— Эй, старая кочерга! Шевели-ка своими трухлявыми подпорками до моего стола — я налью тебе пойла понажористей воды.
— У Абулетеса и вода нажориста, — захохотал рядом с ним другой, как нарочно, жирный и вовсе без шеи (но такой же чумазый). — Не пей ее, бабка! От грязи да насекомых впору с супом перепутать.
Блестящий глаз, заметный в маленькую щель в покрывале внимательно рассматривал наемников. Затем зашелестел старческий голос:
— Я не понимаю, о чем вы говорите.
— Она не понимает! — Тощий наемник в восторге хлопнул ладонями по столу. — А? Ты слыхал подобную шутку? — Он повернулся к своему жирному приятелю в поисках поддержки.
Тот только качал головой и ухмылялся, демонстрируя черную дыру там, где у большинства людей зубы.
Старуха повернулась к солдатам спиной и зашаркала к столику в углу, где подремывал убаюканный забавным сновидением Конан. Когда она опустилась перед ним на скамью, киммериец открыл глаза. Мгновение он взирал на явление спокойно, убежденный в том, что это — удивительное воздействие на ослабленный пьянством ум каких-то безобидных трактирных чар. (Известно, что каждый хозяин трактира немножко колдун — эта мысль посещает каждого пьяницу на определенном этапе).
— Ты — Конан-киммериец? — обратилась старуха к молодому человеку.
Тот вдруг насторожился. Для видения это было уж слишком! Ни одно видение не рассуждает так разумно и складно. "Ты — Конан-киммериец?" Фраза более чем изящная!
— Я, — буркнул он в ответ. Его синие глаза вспыхнули мрачным огнем. То, что представлялось забавным и необязательным, обернулось обычным трезвым разговором.
— Мне сказали, что ты самый ловкий вор в Шадизаре, — добавила старая женщина. Это не было лестью: она действительно говорила то, что думала.
Взгляд Конана немного смягчился.
— Положим, это так, — отозвался он. — Тебе что с того? Хочешь, чтобы я украл твою девственность?
Шутка показалась ему забавной, но старуха только вздрогнула и плотнее закуталась в свое покрывало.
— Ловкий человек может помочь мне, — сказала она.
— Я работаю за плату, — предупредил Конан.
— Возможно, оплата твоего труда будет велика, — загадочным тоном обещала старуха.
Киммериец негромко рассмеялся.
— Ты, кажется, не поняла, почтенная женщина. Никаких «возможно». Если речь не идет о том, чтобы обчистить сокровищницу какого-нибудь дворца или утащить алмаз из головы статуи почитаемого демона, то я не признаю ни «возможно», ни "потом".