Заклинатель змей
Шрифт:
— Есть подходящий.
— Кто?
— Скорпион Веры.
— Хорошо. Сойдет. Переведи его в "обреченные".
— С пятой ступени — сразу в "обреченные"? — удивился подручный.
— Да! — Сабах вновь схватился за живот и завыл, испуская пену, сквозь косо сцепленные зубы:- Ды-ы-а-а! Приготовишь, покажешь мне… он… о-о-у…
***
— Приметы?
— Особых нет. Лицо простое. Обыкновенное. Все — как у всех. С виду он совсем зауряден.
— Почему же ты думаешь…
— Глаза! Глаза… слишком умные.
— Экий
— Нет, конечно. Я… неверно сказал. Не то, что бы слишком умные, а есть в них что-то такое… слов не найду, скрытность, затаенность. Ну, чует мое сердце, есть в них что-то опасное. Его светлость может мне поверить. Утверждать, что он злодей, я, конечно, не смею. Кто его знает. Мое дело — обратить на него ваше проницательное внимание.
— Где ты его засек?
— В Бушире, у моря.
— Как, если человек из-под Казвина, он может оказаться в Бушире, минуя Исфахан?
— Ну, это просто. По западной дороге. Каэвин — Хамадан, Ахваз — Абадан, морем — в Бушир, чтобы запутать след и зайти к нам с юга, через Шираз.
— Все может быть. Надо проверить. Сам разберусь. Я оденусь простолюдином, пойду, погляжу. А ты беги, предупреди звездочета и всех там других, чтобы меня не величали светлостью, яркостью и прочее. Скажем, я — руководитель работ. Будь со своими людьми поблизости,
Незаметный, в простой, но чистой одежде, визирь, уходя в Бойре, приказал начальнику стражи пока что никого не впускать во дворец без его личного указания. И не вьшускать. Никого. Даже султана.
***
Пятый постулат. Ох! Пятый, распятый, растреклятыи постулат. Чертов старик Эвклид, заварил кашу. Пусто у Омара в голове. Едва пригреешь мысль, с натугой вымучив ее, — тотчас же спугнет кто-нибудь. Он сидел на ветру, постелив кошму на камень, и следил за работами в Бойре. Никогда, наверное, здесь не было так шумно, как теперь. Жители Бойре ломают хижины, сносят камень к подножью бугра. Сколько слез у них пролилось, уговоров для них понадобилось, чтобы склонить их к этому.
— Ты хочешь оставить нас зимой без жилья? — кричал староста с яростью. — А еще — ученый…
Ах, эти "а еще!" А еще — поэт… А еще — ученый… Будто у поэта или ученого только и забот, чтобы всем, кто ни есть, угождать.
Омару не терпелось поскорее начать великую стройку.
— Вас в Бойре всего-то сто пятьдесят человек. Поставим тридцать суконных шатров, все в них разместитесь.
— Мы не бродяги, чтоб жить в шатрах!
— Курды живут круглый год и довольны. В них теплее, просторнее, чем в убогих ваших лачугах, где вы ночуете вместе с овцами и козами.
Омар попросил у визиря толику денег в счет годового жалования и послал гонца в Нишапур, в отцовскую мастерскую. Посланец привез один шатер. Вместе с печальным известием, что Ибрахим совсем отстранился от дел, мастерская хиреет, мать просит найти хорошего управляющего.
Зачем ей мастерская? Через нового порученца он велел старухе продать ее и переехать с Голе-Мохтар к нему в Исфахан. Не едет. Не может, видно, покинуть свой дом любезный, — наконец-то заполучив его назад. Ну, мать — бог с нею. Она никогда не была ему другом. Ни ему, ни Ибрахиму. Он не хочет оставить сестренку. Ладно, Омар сам поедет в Нишапур и все уладит.
А для жителей Бойре поставили тридцать добротных тюркских войлочных юрт. Юрты понравились жителям Бойре. В них уютно, тепло. Но больше всего, конечно, им понравилось то, что царский звездочет считается с ними. Жилье им дал, работу и кормит хорошо. Ведь другой бы прогнал их вон без разговоров. Но спасибо ему почемуто они не сказали.
Нет, он не должен сам заниматься досадными повседневными мелочами. Они отвлекают его от раздумий. Ему нужен добрый помощник, умный и дельный руководитель работ.
Итак… ну-ка вспомним Аристотелево четвертое исходное положение, — без него Эвклида не одолеть.
"Две сходящиеся прямые линии пересекаются, и невозможно, чтобы две сходящиеся прямые линии расходились в направлении схождения".
Значит… два перпендикуляра к одной прямой… не могут пересекаться, так как в этом случае, — Омар наклонился, набросал острием ножа чертеж на мерзлом белом песке, — они должны пересекаться в двух точках по обе стороны от этой прямой. Отсюда следует, что два перпендикуляра к одной прямой не могут сходиться.
Далее. Эти два перпендикуляра…
— Дозвольте обратиться, ученый друг? — услыхал он над ухом чей-то вкрадчивый голос. Вскинул глаза: Абдаллах Бурхани. Совсем захирел, несчастный. Чем он болен? Эти два перпендикуляра не могут и расходиться, ибо должны б тогда расходиться друг от друга по обе стороны от этой прямой. — Не гневайтесь, что оторвал вас от ваших мудрых размышлений. Но дело мое не терпит отлагательства. Это дело государственной важности. — Поэтому… как же им, этим двум перпендикулярам… не находиться… — Оно, да будет вам известно, ученый друг, имеет прямое отношение к вашему Звездному храму.
— Да? — очнулся Омар.
Бурхани извлек из-за пазухи тугой белый свиток.
— Потрясенный… великим замыслом царя царей Джелаледдина Абуль-Фатха Меликшаха — да не иссякнет над ним покровительство божье! — возвести небывалую в веках и тысячелетиях обсерваторию…
— Бывало, все бывало, — зевнул Омар.
— Разве? Но в нашей стране…
— Было и в нашей стране, — вздохнул Омар. — Все было.
— Хм. Я, тем не менее, охваченный ярким пламенем неугасимого восхищения, осмелился сочинить по сему блистательному случаю касыду. Но, поскольку плохо разбираюсь в звездах, и поэт я, честно сказать, в сравнении с вами ничтожный, то решил отдать оду на ваш беспристрастный суд. Не сочтет ли наш высокоодаренный друг за не слишком великий труд перелистать ее и, где нужно, внесети поправки своей благословенной рукою? Ваш смиренный раб был бы век благодарен. И в случае чего…