Заклятие предков

Прозоров Александр Дмитриевич

Олег подумал, что более удачного момента может не представиться, отполз немного в сторону, прихватив с собой ближайшую подушку, растянулся на ковре и закрыл глаза…

Слово воина

Проснулся ведун от холода. Зябкий и влажный воздух скользнул по ноге, прокатился по тонкой шелковой рубахе, забрался под ворот. Олег, передернув плечами, поднял голову и увидел, что наступило утро. Полог шатра каким-то образом ухитрился сбиться в сторону, и в приоткрывшуюся щель вместе с утренними лучами свежий ветер заносил мелкие искрящиеся снежинки.

— Опять,

наверное, обложило. — Передернул плечами Середин, поднялся, дошел до выхода, наклонился, выглядывая наружу. Нет, небо оставалось голубым, с мелкими облачками. Это хорошо. Простеньким заклинанием для начинающих плотную хмарь не разогнать, а вогулы наверняка захотят попробовать. Не получится — крайним окажется он. И вообще — сматываться нужно поскорее, пока туземцы новых фокусов не захотели. Практическая магия неброская, человек сам не замечает, как начинает по воле колдуна действовать. В том и смысл. Разгонять облака, бить по пальцам молотком и колотить себя ножом в живот любой дурак может. Вот только практического проку от этого никакого нет. Оттого Ворон учеников красочным чудесам и не учил…

Олег приподнял полог еще выше, оглядел шатер. Хан спал под мягкой, расшитой катурлином, кошмой, широко раскинув руки. Локоть приходился как раз на горло хазарке с распущенными волосами, но невольница преспокойно посапывала, ничего не ощущая. Остальные рабыни храпели по другую сторону стола вперемешку с подушками, полураздетыми воинами и коврами. Еще кто-то дрых вдоль стены, но эти устроились лучше всех — они были и одеты, и ковров на себя натащить не поленились.

Наконец Середин разглядел старого, но еще крепкого Мимира, подошел, пнул ногой.

— А?! — мгновенно встрепенулся тот.

— Сумки мои где, земляк? — поинтересовался ведун.

— Какие сумки? — не сообразил невольник.

— Двух лошадей я вчера у коновязи оставлял. Чалого, вьючного, и гнедую. Чалого — перед охотой ханской, гнедую — вечером.

— А, простите, господин… — Несмотря на вежливый тон, раб не сделал даже попытки оторвать свою задницу от земли. — Супротив шатра ханского юрта детская стоит. Туда все вьюки гостевые и отнесли.

— А кони где?

— В табуне ханском, вестимо. Стоги для них под самыми стенами городскими сметаны.

— Ладно…

Ведун вышел на улицу, сладко потянулся, огляделся по сторонам. Все, как вчера: полупустое стойбище, десяток беспечно веселящихся детей, пара семенящих куда-то женщин в длинных халатах, еще несколько бесполых существ в дерюгах, дырявых шкурах и обмотках на ногах. Возле каменной бабы горел костер, оттуда пахло мясом. Но, скорее всего, это была не жертва, а просто завтрак для кого-то из вогулов.

Середин обогнул стоящую напротив юрту, вход в которую был сделан с противоположной стороны, вошел в нее. Внутри, сидя на подушке, немолодая женщина кормила грудью ребенка. Раскосая, желтолицая, коренастая. Вогулка, наверное. Она повела плечом, отвернулась. Олег с таким же безразличием оборотился к ней спиной, нашел свои сумки, развязал ту, что с новгородским серебром, вытащил кошель с двумя гривнами. Ничего не поделаешь: проиграл так проиграл.

Сунув деньги за пазуху, Олег направился к высоким городским стенам и очень скоро увидел и табун. Небольшой, коней в полтораста — видимо,

только ханские скакуны тут паслись. Почти сразу ведун углядел чалого мерина — тот как раз выщипывал из стога сено. Гнедая стояла немногим дальше, бок о бок с ханским жеребцом, положив голову ему на круп — так же, как и жеребец ей. Похоже, и у этой парочки ночь задалась душевная.

Олег потоптался и повернул назад.

К тому времени, когда он вернулся в ханский шатер, здесь уже началось ленивое шевеление. Хазарки ползали по коврам, собирая свое скудное облачение, Мимир разжигал огонь, приближенные воины одевались — и только хан, бодрый как огурчик, сидел у стола, расправив плечи, и неторопливо, по одному, закидывал в рот кедровые орешки. В первый миг ведун подивился тому, что после вчерашней попойки вогул чувствует себя как ни в чем не бывало, а потом обратил внимание и на то, что сам не мается никаким похмельем.

— Видать, и вправду говорят, что кумыс целебен, — кивнул Середин и направился к правителю вогулов, выложил перед ним тяжелый кошель. — Вот, великий хан. О заклад я вечор с тобою бился. Две гривны серебром ты с меня своею саблей взял, признаю.

— Это да, взял, — довольный собой Ильтишу прибрал кошель, кивнул в сторону невольницы, настороженно сжавшейся в комок под краем красно-коричневого цветастого ковра. — А как тебе мой подарок? По нраву пришелся — али прибить, дабы харч зря не переводила? Ты скажи, я тебе другую дам. Чтобы и в теле, и в деле ночном поумелее…

— Пусть будет, — махнул рукой Олег. — Просьба у меня к тебе, великий хан. Не подскажешь, как мне через Болгарию Волжскую проехать без заморочек? Сказывали мне, нехорошо они к путникам относятся. Особенно к русским.

— Аркан себе на шею накинь, урус, да к седлу с воином вогульским привяжи, — ответил, войдя в шатер, уже знакомый Олегу голубоглазый вогул. — Урусы, вестимо, завсегда на аркане бегать должны. Тогда и не удивится никто. Не тронет. — И воин, пригладив тяжелую золотую цепь, низко поклонился: — Приветствую тебя, великий хан. Надеюсь, сие утро одарит тебя удачей.

— И тебе хорошего дня, Уйва. — Правитель жестом пригласил гостя к столу, потом повернул голову к Олегу: — А разве не согласился ты, урус, саблю свою на верность мне поцеловать и в кочевье остаться?

— Прости, великий хан, не могу, — отрицательно покачал головой Середин. — Ты же воин, хан! Разве ты покинул бы свое кочевье, зная, что ему грозит вражий набег?! Разве не стал бы на его защиту?! Ты сам сказал, что в набег на Родину мою собираешься. Стало быть, и место мое там, на родных рубежах.

— Ох, урус, жалко тебя отпускать… — Ильтишу протянул руку к кувшину, покачал в руке, налил понемногу кумыса себе и Олегу, отпил. — Жалко, но слова ты молвишь правильные. Грешно ратному человеку земли отчие на поругание бросить. Ладно, ступай. Однако же помни: сойдемся в сече — пощады тебе не подарю. Рубить стану нещадно.

— Благодарю тебя, мудрый Ильтишу, — с облегчением прижал руку к груди Середин. — Но только как мне через болгарские рубежи без препон пробраться?

— Как они разберут, урус ты али нет, коли сам хвастать не станешь? — пожал плечами хан. — Халат заместо налатника своего купи, сбрую медью укрась. Бунчук я тебе свой дам. Моим воином назовешься.