Заклятие шамана
Шрифт:
Неизвестно, до чего бы дошёл я в своих рассуждениях, но вода в котелке вдруг забурлила и в один миг покрылась пузырями. Я сыпанул прямо на эти пузыри горсть чаю, на секунду утишив бурлящую поверхность, и проворно снял котелок с костра. Эх, если бы каждую бурю можно было погасить простым движением руки!
Банка улан-удэнской тушёнки, ломоть чёрного хлеба и кружка густого сладкого чая – чего ещё желать человеку в моём положении? Я живо расправился с тушёнкой, а потом долго швыркал чаем, с непривычки обжигаясь и смахивая рукавом испарину со лба. Вспомнились вдруг чьи-то строчки:
Пришли и стали тени ночиНа страже у моих дверей!Смелей глядит мне прямо в очиГлубокий мрак ее очей…Хорошо сказано, чёрт возьми! Именно: пришли и стали. И стоят безмолвно, грозно и пугающе!
Однако тени иногда шевелились. Я приглядывался к ним, чего-то тревожился, а потом снова успокаивался. Это костёр
Нужно было поскорее уснуть, чтобы ночь прошла и утро наступило. Одной ночи на природе мне будет вполне достаточно – это я твёрдо решил. А утром – домой!
Незаметно для себя я уснул. Но сон был тревожен. Всё мерещились какие-то шорохи, словно кто-то большой и неповоротливый приближался ко мне, шумно вздыхал, переступал с ноги на ногу, а затем удалялся. Так работало воспалённое (а лучше сказать – испуганное) воображение. Я словно бы пребывал в двух мирах – действительном и мнимом. В действительном мире я спал, но краешком сознания чутко следил за обстановкой; из этой мешанины образов и впечатлений образовывались фантомы, о каких нормальному человеку лучше не знать. Вообще-то мне это было не впервой. Я и раньше плохо спал в палатке. Тут нужна многолетняя привычка. Крепость нервов. Равнодушие к самому себе. Да, равнодушие! А ещё – забвение себя, грубость чувств…
В какой-то момент я словно бы очнулся, мне вдруг почудилось, будто возле костра кто-то сидит. Я силился понять: во сне я это вижу или наяву. Не мог понять, открыты мои глаза или крепко зажмурены. Голова казалась неподъёмной, невозможно было пошевелиться или издать звук. Губы были словно склеены, я чувствовал на себе огромную тяжесть; мне было удивительно, что я могу сдерживать этот страшный вес и продолжаю дышать. Я почти уверен был, что сплю, но тут же спрашивал себя: как это может быть, что я сплю и понимаю, что это сон? Так может, это вовсе и не сон? Но тогда почему я не могу встать и свободно вздохнуть? Нужно прогнать наваждение, спугнуть тень! Сейчас я поднимусь во весь рост, и тень сразу же исчезнет. Но я не мог пошевелиться, а тень оставалась на месте. Я старался понять, что это такое передо мной, как вдруг тень пошевелилась. Это было человек! Вот его голова, плечи, согнутые ноги; сверху накинут какой-то балахон вроде того, что носят южноамериканские индейцы. Голова очень велика, на ней что-то вроде обруча, перья торчат полукругом. Я чувствовал, что он смотрит на меня. Во взгляде не было угрозы, но мне стало жутко. Хотелось проснуться и убежать. То и другое было выше моих сил. Я попытался зажмуриться, ничего не видеть, но и это мне не удалось. Ветер вдруг стих, и я услышал голос – не голос, а какой-то шелест. Так шипит столетняя пластинка.
Фигура вдруг покачнулась словно в замедленной съёмке и поднялась во весь рост. Сделала шаг, другой. Вот она уже стоит надо мной. Я вижу её боковым зрением, но по-прежнему не могу пошевелиться. Снова послышался шелест с посвистами и вздохами. Теперь я точно знал, что это человек, но какой-то совершенно жуткий! – тёмный, словно бы высеченный из огромного куска монолита. Лица не видно, и глаз не видать, а слышен только голос – сипящий, утробный, словно ему трудно дышать. Слов было не разобрать, но эти слова звучали зловеще!
Фигура постояла надо мной, потом стала удаляться. Но я не видел, чтобы она шла. Просто уплывала вдаль. Вот она уже у погасшего костра, а вот уже слилась с тёмными кустами и стала смещаться вниз. Сердце моё сильно билось. Тень больше не придёт, это я понимал. Вокруг было темно и жутко. И вдруг словно лопнула струна, – в уши мне вдруг хлынули звуки прибоя, ветер зашумел. Я вздрогнул и открыл глаза. Резко поднявшись, сел, с силой провёл ладонью по лицу. Впечатление от пережитого ужаса было слишком свежо. Я напряжённо вглядывался в кусты, но ничего не мог разглядеть. В ушах всё ещё стоял этот жуткий шелест, в груди пробегал холодок. Что-то было не так. Пора было собираться в обратный путь. Горизонт над озером понемногу высветлялся, занялся свежий ветерок; по всем признакам близился рассвет. Я торопливо поднялся и стал собирать свои вещи. Свернул спальник, скомкал полиэтилен, выплеснул из котелка остатки чая и, упаковав рюкзак, стал ощупью спускаться к озеру.
К счастью, я не сломал себе шею. И байдарка оказалась на месте. Я стащил её на воду, положил в носовой отсек рюкзак и, цепляясь за борта, залез внутрь. Толкнулся веслом от берега и поплыл. Было ещё плохо видно, но заблудиться было невозможно; берег всею громадою темнел с правой стороны, и я твёрдо решил больше не удаляться от него. Бросил прощальный взгляд на каменный выступ, где я провёл ночь, и мне снова померещилась какая-то тень. Чёрная приземистая фигура
Мысли роились и путались, словно мириады призрачных мотыльков, перед глазами вставали и тут же растворялись бесформенные тени, а я изо всех сил работал веслом, желая как можно скорее покинуть страшное место. Но странное дело: время шло, а рассвет никак не наступал. Тёмное небо затянула пелена, бесформенные тучи громоздились одна на другую. С берега вдруг задул пронизывающий ветер. Вода сразу пошла рябью, которая быстро сменилась высокими волнами. Байдарку закачало и стало сносить в открытое море. Я с тоской посмотрел назад; быть может, и не надо было торопиться, переждал бы непогоду у скалы. Но сожалеть было поздно, вернуться уже нельзя, а следовало плыть вперёд; надо было поторопиться, пока не разыгралась настоящая буря. Я решил держаться на воде до последней крайности. Вокруг уже ходили полуметровые волны, но байдарка легко взмывала вверх, задирая нос и убегая от медлительных водных масс. В такие мгновения я испытывал жуткий восторг, а в следующую секунду вода подо мной расходилась, и я проваливался в развёрстую пропасть, затем чтобы через несколько секунд снова взмыть в мутное небо. Лопасти весла то погружались в кипящую воду, словно в масло, то со свистом рассекали воздух; сам я раскачивался, с трудом сохраняя равновесие. Воздух вдруг ослепительно вспыхнул, озарив величественную картину – застывшие в беспорядке волны и угрюмые скалы, покрытые густой зеленью. Через секунду небо словно разорвалось с ужасающим треском, раздался пушечный выстрел, так что я невольно пригнулся. Резко зашумело, зашелестело, будто тысячи мышей разом ринулись по железной крыше, и вдруг хлынул ледяной ливень! И снова всё ярко вспыхнуло, и через секунду громыхнуло. Я уже почти ничего не соображал, байдарка сама собой повернула к берегу. Несколько мощных гребков – и утлая лодчонка ткнулась носом в песчаную отмель. Я проворно выскочил из неё и, крепко держась за борт одной рукой, пошёл по воде к берегу. Дождь хлестал, и я вымок до нитки. Никакого укрытия на берегу не было. Поставить палатку было негде. О костре можно было лишь мечтать. Оставалось последнее средство: я перевернул байдарку вверх дном и залез под неё. Подо мной всё было мокро, но, по крайней мере, сверху уже не лило.
И всё было бы терпимо, но я не учёл поднявшейся волны. Не прошло пяти минут, как ледяная вода стала с шипением докатываться до моего укрытия. Подняться выше по склону я не мог, там были мокрые кусты, густая трава, камни, коряги. Придвинувшись вплотную к кустам, я терпел сколько мог. Но очень скоро стало ясно, что долго оставаться в таком положении нет никакой возможности. Я окончательно замёрз и трясся, как бездомная дворняга поздней осенью, которая смотрит на тебя жалостливо и просит тепла и корма, а ты идёшь мимо и думаешь о своём, потому что тебе самому тепло и сытно и тебе совсем не до дворняги! Не знаю, почему мне вдруг вспомнилась эта несчастная собака? Может быть, потому, что я сам теперь был на положении бездомной твари. Но ведь у меня был дом! Совсем рядом посёлок, где есть тепло и пища. Почему же я здесь? Надо было на что-то решаться. В этот-то момент я вспомнил, что во внутреннем кармане куртки у меня лежит бутылочка с архи. О том, что это магическое зелье, я и не думал. Нужно было согреться, только и всего! В кармане у меня был алкоголь, а у меня зуб на зуб не попадал от холода. В чём же дело? Не мешкая ни секунды я сунул руку за пазуху и извлёк оттуда небольшую глиняную бутылочку. Она была тёплая и шершавая на ощупь. Не без труда вынув пробочку, я приник губами к узкому горлышку и стал жадно глотать вожделенный напиток. Кажется, не было в мире ничего в эту минуту желаннее для меня нескольких глотков жгучего напитка, огненно побежавшего по моим жилам и словно добавившего света в окружающем меня пространстве. В голову мне словно бы ударило изнутри, по всему телу прошла жгучая судорога; я как бы вывернулся наизнанку, а потом возвратился в прежний вид. Руки стали быстро согреваться, в груди расходился жар. Я уже не боялся стихии. Вода не казалась ледяной. И ветер не так уж и силён. А волны… что мне волны? И в шторм люди плавают и даже ходят под парусами…
Дальнейшее происходило словно бы само собой, без участия моей воли. Я был зритель, наблюдающий за собственными поступками. Я вдруг выпрямился во весь рост, отбросил байдарку в сторону. Та перевернулась и с хрустом упала на мокрый песок дном вниз. Решительно поднял рюкзак и бросил его в байдарку. В левую руку весло, правая цепко ухватилась за борт, потащил… Несколько решительных шагов по воде, среди набегающих волн и упругого ветра, и вот я уже перевалился через борт, и плыву, плыву!..
Страха не было, а была решимость победить или умереть! Волны не утихали, ливень всё так же бил тугими струями по плечам и по голове. Но я уже не боялся! Стихия стала частью меня. Не беда, что окончательно стемнело и наступила настоящая ночь. Не страшно потерять из виду берег. Я слышал справа от себя глухой прибой – этого было достаточно. Буду плыть, пока не достигну цели. Час, два, три или целую вечность… Это всё равно. Когда-нибудь ливень кончится, снова станет тепло и тихо. Тогда я с гордостью вспомню о том, как боролся со страшными волнами, как победил собственный страх. Да, так будет. Так оно и будет!..