Заключенный на воле
Шрифт:
Искаженные гневом черты лишь подчеркнули тот факт, что императора Халиба трудно было назвать симпатичным мужчиной. Когда эхо гневного крика угасло и на лицо императора вернулось хоть какое-то подобие нормального выражения, стало ясно, что император страдает предрасположенностью к зобу, а под его живыми, беспокойными глазами образовались мешки. Для человека, которому уже перевалило за сорок, Халиб был скорее рыхлым, чем толстым. Впрочем, доставшийся столу сокрушительный удар свидетельствовал о том, что под разукрашенным одеянием, положенным императору по этикету, скрывается немалая сила. Когда Халиб многозначительно развернулся и поочередно
Четверо мужчин и одна женщина застыли, почтительно трепеща, — все, кроме человека, стоящего крайним слева. Это был седовласый мужчина с квадратным подбородком, облаченный в темно-зеленую форму Стрелков. На уголках его воротника красовались вписанные в круг генеральские звезды. Именно ему император и адресовал первые слова, которые ему удалось прохрипеть:
— Стрелки. Мятеж.
Генерал Джерлов, командир Стрелков, вспыхнул и отозвался:
— Стрелки не мятежники, Возвышенный. Клянусь честью.
К императору наконец-то вернулся дар членораздельной речи.
— К черту вашу честь! Здесь речь идет уже о вашей жизни. Когда мои следователи докажут, что капитан Лэннет набрался этого от других Стрелков, вы взойдете на плаху вместе.
— Тогда умрут двое невиновных, — с видом оскорбленного достоинства отозвался Джерлов.
Император дернулся, словно ужаленный. Все прочие затаили дыхание. Единственная присутствующая женщина, одетая в многослойный струящийся наряд желто-оранжевых тонов, даже подалась назад. По ее лицу скользнула тень отвращения, и это выражение странным образом шло ей. Внешность ее отличалась красотой зрелой женщины, уверенной в своем высоком общественном положении, но эту красоту несколько портила леденящая суровость. Поскольку она тоже стояла с краю, ее движение оказалось весьма заметным, но Халиб не обратил на него никакого внимания. Взгляд императора был сейчас прикован к Джерлову. Халиб процедил:
— Таким образом вы признаете, что верите в невиновность Лэннета! Вы поддерживаете предателя!
— Я полагаю, что события на Паро разворачивались именно так, как утверждает капитан Лэннет. Я не помогал ему укрыться от правосудия и не собираюсь оправдывать этого бегства. Честь корпуса Стрелков требует, чтобы Лэннет восстановил свое доброе имя в справедливом судебном разбирательстве.
Ударения на слове «справедливый» оказалось достаточно, чтобы человек, стоящий в центре группы, оживился. Он был одет в те же цвета, что и женщина — точнее, в оранжевую рубаху с длинным рукавом и оранжевый просторный жилет. Брюки, заправленные в начищенные до блеска черные ботинки, были того же оттенка, что и жилет. Мужчина произнес:
— Возвышенный, вас оскорбляют прямо в лицо. Генерал фактически заявил, что суд был несправедливым. Вот почему он затеял…
Августейшее шипение заставило его умолкнуть. Император был облачен в черный наряд со стоячим воротником, который поднимался выше головы, а по бокам полукругом выгибался вперед. Сейчас Халиб выглядывал из своего воротника, словно из амбразуры бункера, и даже сверкающие бриллианты, усеивавшие края воротника, не сглаживали этого впечатления. Более того — голос императора внезапно сделался чрезвычайно официальным и столь же ядовитым.
— Командор Хэно, я не глухой. Ваше толкование слов генерала является ненужным, непрошеным
— Люмин ни в чем не повинен, Возвышенный, — подала голос женщина. — Мы помним о своей обязанности нести свет и заботиться о сохранении и распространении знаний. Так завещал нам Прародитель, и так будет вечно. Что же касается действий других, Люмин…
— А я все ждал — когда же вы зачирикаете? — Халиб повернулся к женщине. — Мы поговорим наедине, Солнцедарительница. Через несколько минут. Эти недоумки оскорбляют меня своим присутствием. А вот вы — совсем другое дело.
В глазах Солнцедарительницы промелькнул страх. Но почти сразу же к жрице вернулась ее ледяная надменность. И лишь подергивание уголков рта предательски свидетельствовало о разыгравшемся беспокойстве.
Император Халиб тем временем обратился к другому мужчине, одетому в облегающий темно-синий мундир с черной отделкой — форму Изначального гвардейца.
— Управляющий Вед. Поскольку вы являетесь вторым по старшинству чинодолжностным лицом Изначальной гвардии и помощником нашего недавно назначенного командора Хэно, на вас лежит обязанность установить подробности этого позорного происшествия. Кроме того, вы должны отыскать капитана Лэннета.
Управляющий Вед кашлянул и, запинаясь, проговорил:
— Это потребует некоторого времени, Возвышенный. Гвардия сейчас ослаблена…
— Меня не волнует, сколько жизней унесет разбирательство, управляющий, и будет ли среди этих жизней ваша. Ваша гвардия ослаблена потому, что она разделена на части и вынуждена подавлять беспорядки на пяти из оставшихся одиннадцати — у вас хватит мозгов понять значение слова «оставшиеся»? — планет, находящихся под прямым имперским управлением. Люмин — наша государственная религия, наше вместилище всех знаний. Вы же теряете доверие народа и даже не догадываетесь об этом! — император Халиб вскочил на ноги, бурно жестикулируя и брызгая слюной. — Вон отсюда — вы, все! Кроме вас, Солнцедарительница. У меня к вам осталось несколько слов. Что касается всех прочих, по отношению к вам я испытываю только одно чувство — презрение. А, нет! Еще отвращение. Убирайтесь. Найдите мне Лэннета. Разыщите изменника. А теперь — вон отсюда!
И мужчины удалились. Все они, кроме командующего Стрелков, прежде чем выйти, украдкой бросали взгляд на Солнцедарительницу.
Император Халиб сдержал улыбку. Даже в нынешней чрезвычайной ситуации эти подхалимы не утратили уважения к одной из их числа. Император буквально слышал, какие мысли крутятся сейчас у них в головах. Солнцедарительница получила личную аудиенцию у императора. Кто в результате останется в выигрыше? А в проигрыше? И каким именно образом? Не возвысится ли кто-нибудь из врагов? Не столкнется ли с неожиданным препятствием? О друзьях речь не шла. На том уровне власти, которого достигла удалившаяся четверка, слово «друг» могло служить лишь наживкой.