Заколдованная Элла
Шрифт:
— Не так тихо. Нам ведь хочется послушать ваш серебряный голосок.
Тогда я снова пела во все горло — но не так громко, как раньше. Учительнице музыки приходилось по четверть часа настраивать меня на нужный тон.
— Милые дамы, выше ноги. Это оживленный гавот.
Нога у меня взлетала выше пояса.
И так далее. Игра была утомительная, но если бы я в нее не играла, то чувствовала бы себя полнейшей марионеткой.
Хетти никому не проболталась о моем послушании. Когда она хотела мне что-то приказать, то
Не знала, с кем связывается, — с крестницей феи-кухарки! Я набрала самых душистых цветов, потом побежала на огородик — подыскать что-нибудь полезненькое. Хорошо бы, конечно, краснолист. Если он там есть, у Хетти все лицо будет в зудящих прыщах. Целую неделю.
Но травки на огородике были самые заурядные, и я уже хотела уходить, когда приметила болотнянку. Задержав дыхание, чтобы случайно ее не понюхать, я сорвала побег и сунула в букет к розам.
Хетти пришла от букета в восторг и ткнулась в него носом.
— Великолепные. Но зачем…
Она уловила запах болотнянки, улыбка у нее сразу погасла, лицо окаменело.
— Когда ты перестанешь мне приказывать?
— Как только ты перестанешь слушаться, — ровным голосом ответила Хетти.
Тьфу. Зря задала вопрос, а сколько болотнянка будет действовать, неизвестно. Зато пока она действует, можно спрашивать все, что угодно, и Хетти ответит правду.
— А что еще тебе помешает? — нашлась я.
— Ничего. — Она немного подумала. — Если я умру.
Никакой лазейки.
— Что еще ты собираешься мне приказать?
— Я заранее не думаю.
— За что ты меня ненавидишь?
— Ты мной не восхищаешься.
— Можно подумать, ты мной восхищаешься!
— Конечно.
— Почему?!
— Ты красивая. И храбрая.
Она мне завидует?! Я была потрясена.
— Чего ты боишься? — спросила я.
— Огров. Разбойников. Заболеть. Забираться в горы. Мышей. Кошек. Собак. Птиц. Лошадей. Пауков. Червяков. Туннелей. Отра…
Дослушивать я не стала. Она, оказывается, всего на свете боится.
— Какое твое заветное желание?
— Стать королевой.
Королевой трусливых зайчишек. Только я все равно буду ее слушаться.
Лицо у нее стало другим, на нем снова появилось привычное выражение злорадства. Я задала напоследок еще один вопрос:
— Какие у тебя секреты?
Вместо ответа она больно дернула меня за волосы. В тусклых глазах появился прежний блеск.
— Что я тут делаю? — Она посмотрела на букет, но больше нюхать не стала. — Ах да. Моя добрая, милая фрейлина принесла мне чудесный букет. — Хетти нахмурилась. — Только одна травка невкусно пахнет. Убери.
Я вынула из букета болотнянку и втоптала ее в землю. Зря я не сообразила спросить Хетти, чем ее можно одолеть.
Когда Хетти отдавала мне приказ, это почти всегда были требования сделать за нее что-нибудь трудное или неприятное. Наверное, на более интересные команды у нее не хватало фантазии. Я чистила ее платья и обувь, разминала ей шею. Несколько раз приходилось забираться в кладовую и воровать булочки. Один раз — подстричь ей ногти на ногах.
— Да ты ноги скисшим рассолом моешь, не иначе, — проговорила я, еле дыша: меня мутило.
Мстила я ей при каждом удобном случае. В кровати у нее перебывали все мыши и пауки из погреба мадам Эдит. Я нарочно не спала допоздна, дожидаясь милого сердцу визга.
Так мы и жили. Хетти приказывала, я мстила. Но мы все равно не были квиты. Хетти всегда оставалась на шаг впереди. Она была главная. У нее был кнут.
Единственным моим утешением стала Аренда. За едой мы сидели рядом. И за шитьем тоже. Нас поставили в пару на уроках танцев. Я рассказала ей про Фрелл, про Мэнди и Чара. Она мне — про своих родителей: они держали гостиницу. Семья у Арейды была не очень богатая — еще одна причина для остальных девиц презирать ее. Арейда набиралась в пансионе знаний, чтобы потом помогать отцу и матери.
Я в жизни не видела такого доброго человека, как Арейда. Когда долговязая Джулия объелась виноградом из сада мадам Эдит и ей всю ночь было плохо, Арейда ухаживала за ней, а лучшие подружки Джулии спали без задних ног. Я помогала Арейде, но ради нее самой, а не ради Джулии. Я от природы злопамятная.
Однажды вечером в саду я неожиданно для себя рассказала Арейде о маме.
— Пока она была жива, мы любили лазить на деревья вроде этого. — Я погладила ствол могучего дуба с низко растущими ветвями. — Забирались повыше и сидели тихо-тихо. А потом бросались желудями и веточками в прохожих.
— А почему она умерла? Если не хочешь, не рассказывай.
Я решила, что можно и рассказать. А когда договорила, Арейда спела мне песню айортийских плакальщиц.
Тяжко прощаться, Когда мы не встретимся вновь. Грустно прощаться, Когда отнимают любовь. Навеки прощаться — Пока не умрет сама смерть. Но та, что умерла, — она с тобой. Нежность, дающая силы, — с тобой, Радость, бодрящая сердце, — с тобой. Слава, глядящая строго, — с тобой. Это не просто память — Ушедшая не ушла.Голос у Арейды был сладкий, как пирожное, и переливчатый, как гномье золото. Я расплакалась — слезы лились сплошным потоком, словно дождь. И мне стало легче — будто природе после дождя.
— Красивый у тебя голос, — сказала я, когда смогла говорить.
— Мы, айортийцы, все поем, а учительница пения говорит, что у меня голос слишком низкий и хрипловатый.
— У самой-то тоненький, будто у цыпленка. А у тебя — просто отличный.
В доме прозвонили в гонг — пора было ложиться спать.