Заколдованная
Шрифт:
— Дункан, — прошептала Эмбер. — Откуда ты знаешь?
— Знаю что?
— Что ты незаконнорожденный. Что один из твоих родителей нарушил супружескую верность.
Дункан открыл рот, но не смог вымолвить ни слова. Он резко тряхнул головой, словно после только что полученного удара.
— Я не знаю, — простонал он. — Не знаю!
Но он это знал. Всего одно мгновение. Эмбер ощутила это так же безошибочно, как ощущала жар его тела.
На какой-то миг тени потеряли часть своей силы. Несколько ярких звезд сверкнуло сквозь мрак ночи, окружающей прошлое Дункана.
— Почему я не могу вспомнить? — резко спросил он.
— Оставь это, успокойся. Тени нельзя побить, можно лишь проскользнуть между ними.
Еще раньше, чем Дункан сам это ощутил, она уловила, что напряжение покидает его. Высвободив свою руку из его руки, она грустно улыбнулась и открыла дверь хижины. Но переступить порог не успела — Дункан притянул ее обратно.
Эмбер в испуге повернулась к нему Его жесткая рука с удивительной нежностью взяла ее за подбородок. Она на миг закрыла глаза, упиваясь сладкой негой, потоком хлынувшей в нее от прикосновения Дункана. Его забота о ней была словно весенние лучи солнца, которые греют не обжигая.
А страсть текла где-то совсем рядом, словно бурный поток огня.
— Я не хотел опечалить тебя, — сказал Дункан.
— Знаю, — прошептала она, открыв глаза. Дункан стоял так близко, что Эмбер различала осколки зеленого и синего, золотого и серебряного цветов, из которых получались его карие глаза.
— Тогда почему же у тебя на ресницах слезинки? — спросил он.
— Мне страшно за тебя, за себя, за нас.
— Оттого что я не могу вспомнить прошлое?
— Нет. Оттого что ты можешь его вспомнить. Он резко втянул в себя воздух.
— Почему? Что в этом может быть плохого?
— Что, если ты женат?
— Не думаю. Я бы это чувствовал — ведь чувствую же я отсутствие меча.
— Что, если ты связан присягой верности какому-нибудь лорду из норманнов? — в отчаянии спросила Эмбер, пытаясь остудить страсть, сверкавшую в глазах Дункана.
— Ну и что? Ведь саксы в мире с норманнами.
— Все может перемениться.
— Небо тоже может упасть на землю.
— А вдруг ты враг лорда Роберта? Или сэра Эрика?
— Разве Эрих принес бы к тебе врага? — возразил Дункан.
Эмбер хотела было что-то сказать, но он перебил ее:
— А вдруг я простой рыцарь, вернувшийся из похода в Святую Землю, который ищет, к кому бы поступить на службу?
Слова Дункана пронзили Эмбер, будто нежная молния, от которой на мгновение вспыхнула светом сама темнота.
Эмбер улыбнулась неуверенной, дрожащей улыбкой.
— Ты сражался с сарацинами?
— Я… да! — Улыбка Дункана сверкнула под шелковистой сенью усов одновременно с коротким проблеском какого-то воспоминания. Я бился с ними в этом месте… как оно называется… Кровь Господня, все опять пропало!
— Оно вернется.
— Но я сражался. Я это знаю, — сказал он. — Знаю так же точно, как то, что хочу вот этого.
Дункан нагнулся так, что его губы почти касались губ Эмбер. Когда она попробовала отстраниться, его рука крепче сжала ее подбородок, а другая скользнула ей за спину.
— Всего один поцелуй. Большего я не прошу. Подари один поцелуй человеку; которого ты вывела из тьмы.
Тело Эмбер напряглось, но ей не под силу было сопротивляться искушению его страсти и ее собственной.
— Мы не должны, — прошептала она.
— Да, — тоже шепотом ответил он и улыбнулся.
— Это опасно.
— Это восхитительно до невероятности.
Эмбер пыталась спорить, но безуспешно. Быть в объятиях ее темного воина было поистине восхитительно до невероятности.
— Открой мне свои губы, — прошептал Дункан, почти касаясь их своими. — Дай мне попробовать твоего нектара — я сделаю это так же нежно, как пчела пробует фиалку.
— Дункан…
— Да. Вот так.
На этот раз Эмбер не испугалась, когда почувствовала живое тепло его языка, скользнувшего к ней в рот, но поразилась его сдержанности. Она ощущала бушующую в нем страсть — словно бурное море, волны которого разбиваются о берег его воли.
Все его тело было невероятно напряжено, словно натянутая тетива. Он содрогался от желания. Но его поцелуй был лишь немногим больше, чем дуновение тепла, чем легкое касание вспыхнувшего и тут же угасшего язычка пламени.
Сама того не сознавая, Эмбер с едва слышным, коротким стоном шире открыла губы, прося большего, чем предлагал Дункан. Огрубевшие в сражениях руки осторожно переместились, притягивая ее все ближе и ближе к средоточию пылавшего в нем огня.
— Дункан, — прошептала она.
— Да?
— Ты на вкус, как солнечный свет и как гроза в одно и то же время.
У него перехватило дыхание от участившихся ударов сердца.
— А ты на вкус — как мед с пряностями, — сказал Дункан. — Я хочу вылизать все до последней сладостной капельки.
— Я хочу, чтобы ты сделал это.
Его выдох превратился в стон. Его губы настойчивее прильнули к ее губам, ища более полного слияния. Его руки лепили ее податливую теплоту по форме его тела до тех пор, пока она не ощутила каждую частицу его силы. Его сильные пальцы раскачивали ее бедра в ритме таком же древнем, как желание, к таком же неведомом ей, как заря нового дня.
Наконец Дункан поднял голову и с трудом перевел дыхание.
— Мое тело знает тебя, — уверенно сказал он. — Оно откликается на тебя, как ни на кого другого.
Эмбер охватила дрожь; она боролась с двумя потоками страсти — его и своей; их желание сливалось и росло, пока не стало рекой в половодье, и берег уже обваливался у нее под ногами, и течение было готово вот-вот подхватить ее и унести.
— Сколько раз мы лежали вместе в темноте, соединенные, и наши тела были скользкими от желания? — спросил он.