Заколдованное нагорье
Шрифт:
Устя прыгала вокруг пылающей сосны и захлестывала веткой огонь, расползающийся во все стороны. Валик секунду дивился, как хорошо горит сырой кустарник и мох, а потом прыгнул в горящий круг и начал затаптывать огонь.
Скоро подметки кед накалились. Запахло паленой резиной. От мокрой одежды повалил едкий пар. Но огонь отступал назад, к сосне. Огромный факел, потрескивая, затухал. Пламя, ободрав с дерева хвою и кору, дотлевало на мокрых ветвях, роняя искры в черный дымящийся круг...
Они молотили по языкам пламени до головокружения,
Смертельно усталые, но успокоенные, они устроили постель и сразу уснули.
Утром их разбудил терпкий запах гари, нудный писк комаров и блеск голубого неба. Они разом вскочили из-под одеяла, огляделись. Сосна перестала гореть. Черный ее остов резко бил в глаза на фоне стволов, листьев и неба. Но мох продолжал тлеть. Чахлые струйки дыма выкручивались из рыхлой глубины.
Но теперь загасить мох не представляло труда. Валик топтал, а Устя поливала водой. Затушив мох, они разожгли костер, вскипятили чай.
После завтрака Валик опять занялся буссолью. Он нацелил стрелку на 123°-303°, отметил рукой направление линии «север-юг», и повернулся лицом, как ему казалось, к Ангаре.
— Надо попробовать назад... — пояснил он, не поднимая глаз на Устю. — К исходному рубежу попытаться выйти, а потом подумать.
— Нет, — Устя медленно прожевывала смоченный чаем сухарь. — В таком разе, надо не пятиться, а идти вперед. Вперед идти, товарищ капитан!
— Крутится как бешеная. Как ее остановить? — с досадой сказал Валик, протягивая прибор с разыгравшейся стрелкой Усте. — Чертовщина и только!
Устя усмехнулась, глядя на обескураженного капитана и замечая, что у него как-то странно бегают глаза и кривится рот. Она спрятала буссоль в котомку, попросила подсадить ее на дерево.
Устя выбрала подходящую сучковатую сосну и вскарабкалась на первую ветку с плеча Валика. На него сыпались хвоинки, клочки лишайника и кусочки окаменевшей смолки.
— На макушку не лезь — сорвешься, — пытался командовать он.
Но Устя, уже не обращая внимания на его слова, забралась на самый верх, и макушка под ней угрожающе заскрипела.
— Ты слышишь меня? А ну, слазь, говорю! Разобьешься ведь! — Валик бегал вокруг сосны, беспомощно вскидывая руки.
Устя окинула взглядом тайгу. Остроугольная черная верхушка Небожихи поблескивала на солнце. До нее было не так уж и далеко. Устя стала примечать, как будет располагаться солнце, если идти прямо к гольцу. Она представила это, запомнила на весь предполагаемый путь, спустилась до нижней ветки, там съехала прямо в руки Валика.
Он подхватил ее и держал, словно собрался нести по тайге. Его холодный нос упирался в ее щеку. Валик близко увидел накусы мошек и волдыри на ее губах, щеках и даже веках. Может, кому-то Устя сейчас бы показалась и некрасивой, а Валику захотелось вдруг назвать ее самыми теплыми словами. Но вместо этого вырвался какой-то лепет.
— Устя, ты меня пойми правильно: мы прорвались далеко, но получили подножку, а это запрещенный прием, и теперь следует начать все сначала усиленным отрядом, думаю, отец возьмет и тебя, я уговорю его, вот увидишь.
— Пусти, — строго сказала она. — А то свое направление потеряю.
Он смущенно опустил ее на землю, протянул раздавленный тюбик «Тайги». Устя пыталась опять перехитрить его, но не удалось. Валик сам выдавил ей на ладонь каплю мази. Она, не сводя взгляда с какой-то далекой хвоинки, смазала лицо, и оно стало белым, спокойным и холодным, словно у снегурочки.
— Теперь пойдем на мой лад... По-нашему, по-простому, по-охотничьи... — произнесла она шепотом.
Валик двинулся за ней, продолжая вслушиваться:
— Хоромина свята, свето-духом заперта. Сам Хозяин печать приложил...
Валик горько подумал, что в другое время посмеялся бы как следует, передразнил бы, а теперь невольно сам повторяет эти бессмысленные, хоть и красивые слова: «Таежным ключом двери замкнуты... Откройся, тропочка-дорожка, чистым помыслам да добрым промыслам...».
Эти слова липли смолой, и отвлечься от них было невозможно. А Устя все бормотала и бормотала вполголоса, как заведенная, поглядывая на солнце. Валику стало казаться, будто они вновь идут по кругу, и он заозирался, как загнанный зверек. Он лихорадочно рылся в памяти, подозревая, что видел уже эту гнилую колоду. Ему казалось, что они проходили по этой полянке, сплошь заросшей кустиками черники, и сосну встречали с усохшими нижними ветками, и бурундук на валежине представился знакомым: это он вчера накликал грозу!
— Устя! — вскрикнул испуганно Валик. — Опять! Похоже...
— Что? — обернулась она, сурово сжав губы. — Что похоже?
— Выворотень тот же, по-моему, — тусклым голосом сообщил Валик.
— Тебе мерещится, — сурово сказала Устя и присела на корневище. — Давай отдохнем.
Валик упал на мох, не снимая рюкзака. Зарылся лицом в зеленую массу, чтоб не ела мошкара. Но панические мысли продолжали буравить изнутри: «Заблудились!.. Пропадем... Надо поворачивать назад... Выбьемся из сил, тогда будет поздно... Почему слушаюсь эту девчонку?...»
— Устя! — выдавил он хрипло. — Ты убедилась, что дело тут темное...
— Тайга у нас густая — вон солнце, и то еле пробивается, — ответила Устя.
— Нам надо к Ангаре пробиваться!
— Быстро же ты сдался, капитан.
Валик зарыл подбородок глубже в мох, вдыхая грибной освежающий запах. «Вот связался с настырной девчонкой, — думал он. — На Витьку Брынзу давно бы хватило приключений, чтобы взахлеб потом лет пять рассказывать, как отличился в Заангарской тайге. Но эта колючка будто вышла из дому на прогулку. От стола прямо, где были оладьи со сливками!»