Заколдованное нагорье
Шрифт:
Валик коснулся пальцем точки на карте у деревни Заваль и повел его к крестику, узнавая ручьи, горы, распадки...
— Мое месторождение открыто, Валька, — прохрипел геофизик, когда грязный ноготь Валика уперся в красный крестик. — Опоздал я.
— Мы нашли следы Устиного отца. Это самое главное, Олег Захарыч!
— Да, чего же это я?.. — Маков нахмурился, стал листать тетрадь. Он прочитал все записи, а на последних страницах замер, окаменел у темнеющей с каждой минутой щели. — А здесь такое... такое, Валька...
Валик вытянул шею, разглядывая скорый мелкий почерк.
«Люди, товарищи мои, жена Маша, дочь Устя!
Я умираю от раны возле лабаза Гордея Авдеевича. Как я и чуял, тесть мой темнит про Верхнюю Тайгу. Сколько ни просил его принести образцы камней, так ни разу и не выполнил лукавый мою просьбу. Пришлось идти самому на некоторую хитрость: отбыть в тайгу в одном направлении, а свернуть на Кавергу. И здесь, в верховьях, в отвале свежей браконьерской ямины Гордея я обнаружил куски железной руды. Вот, оказывается, чем объясняется блуждание колчаковского отряда в Верхней Тайге!
Направляясь по болоту к Небожихе, вышел я на гордеевский лабаз. Проникнув в него, обнаружил оружие и денежный груз пропавшего белого обоза. Вот кто подлинный Хозяин в Верхней Тайге, Гордей Авдеевич Холодцов! Все прибрал к своим рукам, даже старые деньги не выбросил, и не без философского обоснования, которое нередко твердил мне: «Все возвращается на круги своя...».
Да долго ли можно одному сохранять такой тяжкий груз?
Случаю угодно было распорядиться на этот предмет в тот момент, когда я оглядывал запасы лабаза. Не успел я пересчитать винтовки, как на болоте раздались человеческие голоса. Я приник к щели и увидел, что трое мужиков приближаются к лабазу. На всякий случай я решил не выдавать себя ничем: мало ли какую цель проследовали эти трое, к тому же сквернословили они так, что насторожили меня с первых же слов.
Вскоре они расселись на валежине подле лабаза и закурили. «Ну и нюх у тебя, Чиря! — заметил высокий, лохматый, как видно, главный. — В таком лабазище вагон золота спрятать можно». — «Три раза из зоны бежал и все по тайге, — отозвался коротышка с наколками в виде перстней на пальцах. — Не хуже волка тропки различаю».
В дальнейшем из их разговора выяснилось, что высокий — это лаборант Института земной коры. Оказывается, прохиндей перехватил мою записку, которую я посылал полгода назад в институт профессору Ряпушкину. В записке излагалось повествование о странном кружении колчаковского отряда а пределах Небожихинского Нагорья. Я делился соображениями по поводу возможной магнитной залежи, но лаборант по имени Сеня Птырь алкал золота, которое якобы вез отряд.
Птырь подбил своего брата, недавно вышедшего из колонии усиленного режима, на поход в Заангарье за золотыми монетами. Они захватили с собой справного мальчишку Лешу.
Этот толстощекий Леша и не подозревал, для какой цели ведет его в далекую тайгу многоопытный Чиря. Как только толстяк отошел по нужде в ближайшие кусты, Чиря начал убеждать брата в том, что пора прикончить их «поросенка» и как следует «порубать», потому что сил на лабаз не остается от «голодухи», а охотиться и долго, и умения нет, и нарваться на старика Гордея можно.
У Птыря тоже не было сил возражать, и он лишь махнул рукой.
Тогда-то Чиря и достал из-за голенища финку.
Тогда и я понял, что пора вступить в их чудовищную игру. Прихватив гранату для устрашения, я отбросил люк, спрыгнул на землю и поднял ружье: «Ни с места!»
Братья оцепенели. Да тут из кустов вылез их «поросенок» Лешка, увидел, что дружки арестованы, заорал благим матом.
Мне пришлось невольно сделать движение в его сторону, и Чиря не упустил мига — метнул свою финку в меня. Нож пролетел мимо, но я сгоряча бросил гранату, да недалеко — лишь бы напугать негодяев. А она взорвалась, и осколки пришлись по мне же... А те трое успели сорваться с места и улепетывали по болоту — только брызги летели за каждым.
— Ранен я! Стойте! — кричал я им вслед, но голос мой слабел.
Несколько раз выстрелил я вдогон той шантрапе, потом осел возле лестницы. Вынул из раны осколок, перевязался рубашкой, пытаюсь остановить кровь — она сочится беспрерывно. Самому идти бесполезно — далеко не смогу. Остаток жизни отдаю записи. Стараюсь не марать и ничего не чернить... Нельзя терять человеческий облик и при смерти... Глупо все получилось, да верю — люди сюда придут. Пусть мои записи увидят свет — в назидание другим... В тайгу нельзя одному... Плечо товарища необходимо... Невсерьез за серьезное дело нельзя... Заколдованные круги надо размыкать... Ради наших детей... Кружится голова... Хлипы в груди, во рту — вкус крови... Уже сводит пальцы...
Прошу не забыть назвать месторождение именем моей Усти!
Маша, займись дочерью... вырасти человеком...»
Вместо подписи расползались по бумаге капли крови.
Оба свидетеля горькой находки долго не могли оторвать взгляда от алых этих пятнышек.
— То-то Птырь так нервничал, когда рассчитывался, — вспомнил наконец Маков. — Ну да разыщем негодяя и его пособников!
— Как это Усте показать? — выдохнул Валик. — Может, переждать да постепенно...
— Круги давать... — хмуро отозвался Маков. — Сколько можно? Пора ставить все на свои места!
— Я в том смысле, что беречь Устю надо, — забормотал Валик. — Сколько на ее голову разного свалилось, Олег Захарыч...
— Вот мы сразу и покажем ей, что ни шаг не отступимся, — заявил Маков. — Пусть почует нашу поддержку под самым тяжким грузом!
— А что, — поддержал Валик, — я могу ее и совсем к нам увезти... Станет как сестра мне... Отец тут будет «за».
— Потом это будем решать, Валька. Сейчас для нее костер побольше развести надо и сообщить кое-что дополнительно.
— Она куда лучше моего дружка Витьки Брынзы, — горячо зашептал Валик в распухшее ухо геофизика. — С Витькой я бы повернул назад скоро или напрочь заблудился...
Маков согласно кивнул, будто знал таких витек немало, спустил ноги в люк. Валик оглядел еще раз склад Гордея и остановил взгляд на тускло блеснувшем эфесе сабли. «Не задавит, — решил он. — А прорубать дорогу в кустах — в самый раз».
Он замешкался, а когда спрыгнул на землю, увидел Устино лицо, склоненное над тетрадкой отца. Будто каждое слово в предсмертной записке было как разрывная пуля. И Устя молча переносила каждое попадание — только веки вздрагивали.
— Ну, чего остановился? — прикрикнул Маков. — Не видишь, темнеет. Дрова на костер надо собирать.