Заколдованные леса

Тутуола Амос

Я не буду рассказывать сейчас про путешествие через Лес Тысячи Духов — хотя когда-нибудь потом, улучив свободный часок, мы, быть может, поговорим и об этом, — однако мне хочется все же упомянуть в двух-трех словах про королевство гомидов, похожих на людей, которым правил мой добрый друг. Вы, конечно, помните, что я трижды спас его от смерти, выбравшись второй раЗ на охоту в Ирунмале? Так вот, мы завернули к нему на пути в Лангбодо, и он принял нас очень дружелюбно, а когда мы собрались уходить, щедро снабдил нас провизией. Ему, между прочим, было приятно рассказать мне перед расставанием, что его любимая собака — подарок Сокоти, — которую я будто бы украл, как утверждали мои враги, благополучно нашлась, ибо они ее и спрятали, чтобы восторжествовать надо мной.

Одолев злокозненные дебри Леса Тысячи Духов, мы поспешили в Лангбодо, и тут с нами произошло одно достопамятное событие. А дело было так. Внезапно мы обнаружили, что

окружены со всех сторон непролазной даже для самой крохотной мыши чащобой — не только дороги, но и слабого просвета не удавалось нам разглядеть между тесно сомкнувшимися древесными стволами, — вокруг нас как бы выросла сплошная стена. Мы попытались прорубиться сквозь эту стену из могучих деревьев, но подрубленные стволы не падали на землю, ибо упасть им было некуда, а мгновенно срастались опять, и в конце концов мы покорились нашей участи, решив, что нам суждено безвременно и бесславно погибнуть. Уныло прошло два дня, и без всяких изменений начался третий; зато когда солнце стало клониться к закату, мы увидели двух птиц — они перепорхнули нашу крохотную поляну и сели на ветку ближайшего к нам дерева. Кэко вскинул ружье, однако Элегбеде-одо знаком остановил его и чутко прислушался к птичьему щебету, а немного погодя застрелил одну из птиц сам. Не надо забывать, друзья, что Элегбеде понимал язык лесных жителей — именно поэтому он и остановил Кэко. Оказывается, убитая птица рассказывала — до того, разумеется, как Элегбеде убил ее, — что мы попали в ловушку из-за Кэко, ибо ни в чем не повинная жена его, которую он зарубил, воззвала к небесам о мщении, и Бог не выпустит нас на волю, пока мы не принесем ее, эту самую птицу, в жертву, чтобы искупить тяжкое преступление Кэко, — вот почему Элегбеде застрелил именно ее. Тщательно выпотрошив убитую птицу, мы наполнили ее, как требовали наши обычаи, пальмовым маслом, а потом положили на плоский камень под высокое дерево. Сердце Бога смягчилось — не из-за птицы, а потому, что мы показали свое смирение перед Ним, — и Он пробудил во мне спасительную мысль, или, верней, воспоминание о женщине, которая вызволила меня из-под земли, когда мы провалились туда вместе с Агбако.

И вот я вынул из охотничьей сумки колдовские благовония, разжег небольшой костер, высыпал благовония в огонь и воззвал к этой доброй женщине. Когда она вышла на поверхность из бездонных недр земных, я сказал своим спутникам так: «Видите? Эта женщина однажды спасла меня от лютой смерти, и зовут ее Сподвижница». А когда она приблизилась к нам и спросила: «Какая беда постигла тебя, Акара-огун?», я объяснил ей, что вот уже третий день не можем мы выбраться с поляны, окруженной по воле Господа стеной деревьев, и что запер нас тут Господь за преступление Кэко, но мы уже принесли искупительную жертву, подслушав благодаря Элегбеде-одо разговор двух птиц.

Сподвижница ничуть йе удивилась и повелела нам следовать за собой. Мы исполнили ее повеление, и она уверенно пошла вперед, и стена деревьев расступилась перед ней, и вскоре мы оказались на дороге, а Сподвижница исчезла.

Обрадованные до самого полного счастья, мы немедленно пустились в путь, однако не прошло и двух часов, как стало темно, ибо наступила ночь, и мы легли спать. На рассвете, едва кукушка возвестила нам восход солнца, мы поднялись, позавтракали и отправились дальше; погода была великолепная, и мы шагали вперед, пока в половине одиннадцатого часа дорогу нам не преградил гигант по имени Эру, что значит Ужас.

И недаром звали так преградившего нам дорогу гиганта, ибо он внушал ужас всем живым существам, поскольку у него было четыре головы, навечно повернутые к четырем странам света, куда бы ни направлял он стопы свои: человеческая, но с выражением зверской жестокости в чертах лица, обращенная на восток; львиная, с огоньками лютой недоверчивости в желтоватых глазах, обращенная на запад; змеиная, с раздвоенным язычком между парою ядовитых клыков по бокам, обращенная на север; и рыбья, с языками пламени изо рта, обращенная на юг. Неисчислимое количество скорпионов гнездилось в его волосах, мириады удавов живыми ожерельями радужно расцвечивали ему шею и грудь, а вокруг него вилась туча ядовитых ос и кровососущих шершней. Когда он приблизился к нам, в кронах деревьев зашуршал ветерок, и мы услышали шепотно шелестящее шипение: «Ужас да вскружит головы непокорным, ибо се грядет грозный воин Творца, дабы смирить гордыню ослушников Его». Воистину гигант этот оправдывал свое имя, и, заметив нас, он выжидающе остановился. Навстречу ему из рядов наших вышли Элегбеде и Кэко, чтобы сразиться с ним, однако их отогнали осы и шершни. Многажды пытались они приблизиться к ужасному гиганту и всякий раз отступали перед шершнями и осами. Тогда обратились мы за советом к мудрецу Имодойе, и он посоветовал Олохуну-ийо спеть песню — не боевую, а мирную, чтобы сердце гиганта смягчилось и он пожалел бы нас. Олохун-ийо не

заставил себя упрашивать и запел о том, как Бог сотворил мир — небеса и землю, — а затем и человека, чтобы иногда по-дружески навещать его, однако, отвращенный человеческой греховностью, навеки оставил мир сей, и теперь люди смиренно стараются не грешить в надежде, что Бог снова явится на землю. В песне говорилось, что препятствовать совершению добрых дел может лишь закоренелый грешник, что грешнику, по словам Бога, лучше быть ввержену с жерновом на шее в океан, чем продолжать грешные деяния свои, что мы отправились в путь ради блага страны, что нам встретилось на пути множество трудностей, однако Бог избавил нас от них, как, быть может, избавит и сейчас, ибо наша цель — благоденствие страны и народа — угодна Богу, и мы уповаем в смирении нашем только на него.

В сладкозвучное пение свое Олохун-ийо подспудно вплетал заклинательные мелодии, на что был великий мастер, и вскоре Эру обратился в бегство. Так победили мы четырехголового гиганта, неуязвимого для пуль и стрел, мирной песней, доказав лишний раз, что на добро мир неизменно откликается добром и оно преодолевает любые преграды, а зло порождает лишь зло и крайне редко способствует успеху задуманного дела.

Теперь нам ничего не препятствовало идти дальше, и мы шли до заката, а когда кукушка отметила грустным кукованием наступление ночи, каждый из нас положил свою походную ношу на землю — кто под кустом, кто возле дерева, кто у дороги, — и мы спокойно уснули. Бог был так добр, что ночью нас никто не потревожил, и на рассвете мы с новыми силами пустились в путь.

Около восьми часов по утреннему времени мы беспрепятственно подошли к незнакомому нам городу и увидели на воротах объявление, в котором говорилось:

Страус — властитель над птицами,

и он же — отец птиц;

Создатель не наложил запрета

на убийство птиц для еды:

ради продолжения жизни

птицу убить не грех,

однако ради забавы

ее убивать нельзя,

а тому, кто на это способен,

вход в наш город закрыт.

Эх, если б только знали мы, что это — Птичий город! Дело в том, что когда на улицах Птичьего города появляется человек, виновный в беспричинном уничтожении птиц, на лбу у него взбухает капля крови, однако сам он об этом не догадывается. А кто из нас не убивал в детстве птиц ради забавы, да и просто без всякой причины? Мы не сумели понять объявление на городских воротах и были очень удивлены, когда полиция арестовала нас и доставила в Королевский суд. А королем у них в городе был страус, но не простой страус, а с человеческой головой. И на громадной голове его поблескивала круглая лысина. Увидев нас, он гневно воскликнул: «Кто вы такие? Откуда идете и куда? А впрочем, мне и без ответов ваших ясно, что вы разбойники, ибо кровавые знаки на лбу изобличают жестокого убийцу в каждом из вас. А посему готовьтесь к тяжкой участи. Укрепите набедренные повязки свои и потуже затяните ремни на брюках, ибо я дам вам три задания, а если вы не справитесь с ними, то прикажу казнить вас, дабы не иссякли в нашем городе запасы мяса».

Кэко рассвирепел и уже хотел было наброситься на короля с руганью, однако Имодойе остановил его и сказал так:

— Мы не собираемся разбойничать или убивать, ибо держим путь в Лангбодо и шли сюда с мирными намерениями. А если ты нуждаешься в помощи и поэтому хочешь дать нам три задания, то мы с охотою выполним их для тебя, чтобы доказать свою дружбу на деле.

Мудрые слова Имодойе заметно смягчили короля; и все же он повелел нам выбрать одного из нас для выполнения первого задания. А задание было такое: выбранному предстояло отправиться к дикому зверю в обличье ящера с громадным рогом на лбу. Ящер этот втрое превосходил человека по размерам своим и, нападая, без промаха протыкал жертву громадным рогом; а жил он в склепе, где покоился со дня смерти отец короля. Лишь раз в год удавалось королю посмотреть издалека на ящера, да и то с помощью многочисленных магических наговоров и заклятий — а иначе ящер давным-давно сожрал бы его.

Я уже говорил вам, друзья, что Кэко был искуснейшим охотником, и как только король дал нам первое задание, он вызвался его выполнить. Король изумился храбрости Кэко и проникся искренним сочувствием к нему, ибо Кэко, стройный и рослый — он был на голову выше любого из нас, — мгновенно вызывал симпатию к себе у всякого встречного. Убедившись, что Кэко полон решимости выйти на бой с ящером, король не стал его отговаривать, хотя и предрек ему безвременную смерть, а нас всех охватил страх, и, шагая за нашим другом к склепу, мы с трудом сдерживали рыдания.