Заколдованные леса
Шрифт:
Лис не замедлил прийти и, едва они задали ему вопрос, почему он пренебрег своим долгом, с торопливой почтительностью ответил им, говоря: «Живи, здравствуй и процветай, о великий властитель, да пребудешь ты царем зверей до глубокой старости своей, да спасешься волею Господа от охотников, даже если они подкрадутся к тебе вплотную! Я прекрасно понимаю, о владыка, что только благодаря твоей особой любви ко мне удостоился я чести возглавить список зверей, предназначенных тебе для пропитания. Ибо чем еще мог я заслужить столь великую милость? Услышав, что ты утвердил мое имя в начале списка, я возблагодарил бога и обратился к Нему с мольбой поддержать в тебе пламя любви твоей до последнего дня, чтобы не оставил ты заботами своими родичей моих, когда я умру. Клянусь тебе, что даже в самых сокровенных помыслах не решился бы я пренебречь своим долгом, и лишь стечение неблагоприятных обстоятельств задержало меня. Видишь ли ты, владыка, вон то махогоневое дерево, — Лис махнул рукой в сторону своего жилища, — и другое, ироковое, рядом с ним? Так вот, великий властитель, там живет пришлый лев, и он
Слова Лиса изумили Льва до глубины души, ибо он считал себя единственным в своем роде — по крайней мере когда речь шла о ЕГО лесе. Поэтому он недоверчиво спросил Лиса, говоря: «Ты уверен, что здесь есть еще один лев?» И Лис ответил: «Совершенно уверен, о великий владыка». — «А ты не ошибаешься?» — переспросил его Лев. «Нет, владыка, не ошибаюсь, — ответил ему Лис. — Однако я убежден, что, хотя лев этот не уступает тебе размерами своими, ты наверняка сильнее, чем он, ибо от тебя мне, конечно же, не удалось бы убежать, а его, когда он преследовал меня, чтобы сожрать, я легко оставил позади. Так что ты, несомненно, одолеешь его в единоборстве, и мы, твои верные подданные, сможем беспрепятственно доставляться к тебе на обед в назначенное каждому из нас время».
Рассказ Лиса прозвучал так правдиво и убедительно, что властители леса — Лев, Слон, Леопард и Гиена, — поверив ему, решили проучить наглых чужаков.
А Лис привел их к глубокому колодцу неподалеку от своего жилища и предложил им заглянуть туда, объяснив, что именно там таятся звери, про которых он говорил. Властители нагнулись над колодцем и увидели внизу свои отражения. Они оскалили клыки — их враги оскалились тоже. Они зарычали — из глубины им грозно откликнулось гулкое эхо. Разъярившись, они бросились вниз — и нашли на дне колодца свою смерть. Чрезмерные требования обернулись для них преждевременной гибелью, ибо в древности сказано, что какою мерой мерите, такою и вам отмерится, — да и разве завещали Льву его предки приступать к своим подданным со столь чрезмерными требованиями?..
Итак, доблестные гости, я поведал вам первую историю о тех, кто не знает меры. А теперь послушайте вторую.
Умирая, отец оставил в наследство сыну сто фунтов. Обрадованный наследник накупил множество хрупких вещиц вроде хрустальных кувшинов, фарфоровых тарелок, серебристых зеркал и прочего бьющегося товара в надежде продать его потом вдвое дороже. Однажды поутру, с удовольствием глядя на свои покупки и радостно предвкушая выгодную продажу, он удовлетворенно воскликнул: «Да, сто фунтов — это, конечно, не горсть изюму, это изрядные деньги, вон сколько товаров удалось мне накупить. Удачно распродав их, я получу сто фунтов дохода, и мой капитал удвоится. Причем никто не помешает мне снова пустить его в дело, чтобы получить четыреста фунтов. А четыреста фунтов — это уже почти состояние. До чего же быстро оборотистый человек становится богачом! Я пускаю четыре сотни в оборот — и вот неожиданно для других у меня уже восемьсот фунтов. Это ли не успех? Многие горожане почтительно прославляют мое богатство, однако я не останавливаюсь на достигнутом, ибо кто способен помешать моему дальнейшему обогащению? А восьмисотфунтовый капитал приносит солидный доход, и вот уже на моем счету две тысячи фунтов. Обладатель двухтысячного состояния известен всему городу, его слово считается законом, а я все торгую, и вот у меня на счету уже четыре тысячи, потом восемь, потом шестнадцать, и так продолжается до тех пор, пока я не завожу себе десятитысячные счета в десяти тысячах банков. И моя жизнь превращается в сплошное празднество — я пирую, веселюсь, шикарно одеваюсь и роскошествую, а когда иду по улице, все подобострастно склоняются предо мною. А впрочем, человек наживает деньги, чтобы нажить потом еще больше, и, прежде чем удалиться на покой, я умножаю свои капиталы до десяти тысяч десятитысячных счетов в десяти тысячах банков каждого из десяти тысяч городов, где мне угодно хранить свое достояние. Ну а теперь наконец можно подумать и о женитьбе. Только кого же мне взять в жены? Королева уже замужем… стало быть, принцессу! И вот свадьба сыграна, невеста приведена ко мне в дом, и я третирую ее, словно служанку, — ибо разве не муж я ей, не хозяин, не повелитель? Да будь она хоть трижды принцесса, но привело-то ее ко мне мое баснословное богатство, — и разве не вознесло оно меня выше королей? Разве кто-нибудь видел, как я прошу поесть во дворце ее отца? А когда приходит время моей семейной трапезы, я с презрением отвергаю приготовленную женой пищу; она впадает в отчаяние, призывает свою мать, и они обе опускаются передо мной на колени, умоляя поесть, а я делаю вид, что первый раз их вижу. Жена приникает к моим ногам и с тоской восклицает: «О, посмотри на меня, обожаемый муж мой, ты ведь знаешь, что я люблю тебя больше жизни! Не по своей вине опоздала я с обедом — вчерашний дождь вымочил дрова, они плохо разгорались, и только поэтому не удалось мне приготовить пищу ко времени. Неужели даже вид моей престарелой матушки на коленях перед тобой не смягчит хотя бы на мгновение твое сердце? Умоляю, любимый, поверь, что я никогда больше не опоздаю с обедом — даже если мне придется самой собирать в лесу хворост и разжигать очаг!..» Тут я, пожалуй, прощу ее, однако, чтобы не уронить свое достоинство, легонько пну…» — И забывшийся наследник пнул свой хрупкий товар, превратив стофунтовое наследство в груду осколков. Не сколотив состояния, он решил поколотить принцессу — и если б ему удалось потом разбогатеть, наш мир обогатился бы еще одним чудом.
А теперь, дорогие гости, я хочу рассказать вам про особую разновидность неумеренности, определяемую
Неумеренность в благодеяниях или стремление устраивать чужое счастье на свой лад — пагубная привычка, и не было еще, я думаю, на земле человека, который сумел бы полностью от нее уберечься, а между тем земная жизнь уподобилась бы небесной, научись люди соразмерять свою тягу к добру с велением обстоятельств. Древняя поговорка гласит: «Человек оплакивает свою ошибку, пока не скажет если-б-я-знал, — праотцы проклинали эту привычку, но лечения от нее никто не сыскал». Простите меня, любезные гости, но такова древняя поговорка.
Каждому ясно, что человек должен совершать благие поступки, — и однако далеко не всякий понимает, какими благодеяниями призван он одаривать ближних своих и кто из ближних достоин их получать. Многие творят благие дела совершенно бездумно: они уверены, что добро творить нужно, и творят его не задумываясь, желательно оно именно сейчас и здесь или нет. Им невдомек, что безмерно милосердный умножает, как правило, не добро, а зло. Нередко здоровый человек с двумя руками и двумя ногами живет по присловью: «Что дано другим, то и я хочу получить», — такого человека незачем осыпать благодеяниями. Нашего-милосердия достоин только тот, кто действительно не способен о себе позаботиться, — очень старый, немощный от природы, увечный или тяжелобольной… А теперь, чтоб вы поняли на практике, о чем идет речь, я расскажу вам про случай из реальной жизни.
Некогда один человек, отправившийся в чужедальние страны, увидел на подходе к большому городу железную клетку. Эта клетка, или ловушка, была насторожена на Леопарда, который очень досаждал горожанам, и они устроили ее так, что, когда разбойный зверь залез в нее, он уже не смог выбраться оттуда без посторонней помощи.
Увидев Путника, Леопард попросил, чтобы он выпустил его из клетки, но тот отказался. Леопард сначала уговаривал его, потом умолял, а потом угрожающе сказал: «Как же так? Разве сделал я тебе что-нибудь плохое? И ведь ты думаешь только о нынешнем дне, хотя мог бы задуматься и о завтрашнем. Да, весь мир называет меня безжалостным разбойником, но на самом-то деле я безобидный добряк. Люди, как ты знаешь, частенько мелют языком невесть что, а вот если б тебе довелось провести в моем обществе хотя бы три дня, ты не пожелал бы потом со мной расставаться, ибо я, несравненный Леопард, благороднейший обитатель джунглей, неимоверно великодушен и самоотверженно щедр. И кроме всего прочего, тебе надо бы знать, что, даже если ты не выпустишь меня из клетки, кто-нибудь другой все равно сжалится надо мной и освободит меня, а когда мы потом встретимся с тобой, где найдешь ты убежище? Я ведь непременно доберусь до тебя — если не на этом, так на том свете, запомни, человек!»
Выслушав Леопарда, Путник сказал: «Все, что ты говоришь, не лишено оснований, я понимаю. Однако даже бесстрашный должен помнить о страхе. Допустим, я выпущу тебя, а ты набросишься на меня и раздерешь в клочья. Должен я об этом подумать?»
«Вовсе нет, — ответил ему Леопард. — Ибо, если ты освободишь меня, я не причиню тебе ни малейшего вреда — ни сейчас, ни в будущем. Решайся, Путник, и поскорее, — зачем нам обоим попусту терять время?»
Слушая вкрадчивые слова Леопарда, Путник упустил из виду, что речь идет о жизни и смерти — именно поэтому Леопард говорил столь вкрадчиво, пытаясь выбелить языком свою черную сущность. Беспечный Путник, забыв древнее речение: «Черного льва не отмоешь добела», решительно шагнул к леопардовой клетке и открыл ее, а проголодавшийся Леопард, не долго думая, набросился на него, чтобы сожрать. Мимолетно подумав: «Эх, если б я только знал», Путник взмолился дать ему отсрочку и спросить у первых пятерых встречных, достоин ли он за свое милосердие смерти. На том они и порешили. Вскоре им повстречалась Коза, и Путник поведал ей, как он увидел Леопарда в клетке и сначала не хотел его выпускать, но потом сжалился над ним и выпустил, а тот в благодарность за милосердие собирается теперь его съесть.
«Не верю я в человеческое милосердие, — выслушав Путника, сказала Коза. — Мой хозяин вечно меня мучает. Когда я родила козлят, он даже внимания на это не обратил, а когда мне все же удалось их вырастить, он продал моих детушек и растранжирил вырученные деньги на собственные удовольствия. Разве от него дождешься добра? Он и кормить-то меня не желает, я брожу целыми днями под жгучим солнцем — где листик ухвачу, где былиночку проглочу, — а от него вместо ямса или бананов получаю только колотушки: сам наестся в полное удовольствие, глаза нальет и принимается меня лупить, как бешеную гиену. Нет, не верю я в людские благодеяния — убей и съешь его, достославный Леопард!»
Вот высказала Коза свое мнение, и Леопард хотел было разодрать Путника в клочья, но тот напомнил ему, что они уговорились посоветоваться с пятью встречными, а расспросили пока только одного. И пошли они дальше. Вскоре им повстречалась Лошадь. Путник изложил ей суть дела, и она ясно высказала свое мнение, говоря: «На языке у людей мед, а в сердце — смертельный лед. Возможно, этот человек и прав, да что-то не видела я от людей добра. Всем известно, что я добрейшее существо на земле, вот за доброту мою люди на мне верхом и ездят. Когда я устаю и не могу бежать быстро, они жестоко язвят меня шпорами и безжалостно хлещут кнутами, а когда, измучившись до полного изнеможения, я сбрасываю их на землю, они злобно истязают меня, называя капризной кобылой… Нет не верю я в их доброту, ешь его, Леопард!» Леопард опять хотел наброситься на Путника, но тот снова напомнил ему, что им осталось выслушать еще троих встречных.