Закон «джунглей». В поисках формулы жизни

Рис. 1

Ворота Нааби, въезд в национальный парк Серенгети.

Фотография публикуется с разрешения Патрика Кэрролла

Разбитая

грунтовая дорога, официально именуемая Танзанийское шоссе B144, – ухабистый зубодробительный тракт для путешественников с хорошим мочевым пузырем, пролегающий между двумя великими чудесами Африки. Восточная оконечность шоссе упирается в величественные зеленые склоны кратера Нгоронгоро. Это гигантская кальдера шириной более 17 км, образовавшаяся в результате обрушения одного, а возможно, нескольких вулканов Великого Африканского рифта (или Восточно-Африканской рифтовой долины). В ней обитают более 25 000 крупных млекопитающих. Западнее простираются бескрайние равнины Серенгети, куда мы и направлялись в этот безоблачный день, просившийся на открытку.

Наш маршрут резко отличался от роскошных возвышенностей Нгоронгоро. Никаких источников воды не видать. Мы проезжали мимо мужчин и мальчишек из племени масаи в ярко-красных накидках-шуках; они пасли свой скот на любой ботве, какую только можно отыскать, даже самой выгоревшей. Но стоило нам миновать первые безыскусные ворота парка Серенгети, как пейзаж изменился. Масаев не видно, вместо бесплодных пустошей вокруг расстилаются желтовато-зеленые саванны, а вместо коров и коз пасутся газели Томпсона, поглядывающие, кто это поднимает тучи пыли, нарушая их трапезу.

В нашем «лэндкрузере» все оживляются. Где есть газели, там в высокой траве могли притаиться и другие звери. Мы открываем люк на крыше, выпрямляемся. У меня в голове звучат африканские ритмы из альбома Graceland Пола Саймона. Я начинаю осматриваться. Это мой первый визит в Серенгети, что в переводе с языка масаи означает «бесконечные равнины». В этом паломничестве в легендарное святилище дикой природы меня сопровождает семья, точно как в песне Саймона.

Поначалу я озадачен: где же вся живность? Да, стоит засушливый сезон, но тут слишком сухо. Не обманет ли это место наших ожиданий?

Куда ни глянь, повсюду высокотравная степь, в которой кое-где виднеются невысокие скалистые сопки. Взобравшись на их гранитные склоны, животные (или туристы) могут осмотреться на несколько километров вокруг. Есть здесь серые и красноватые термитники, возвышающиеся над травой на несколько метров. Взгляд непроизвольно цепляется за их контуры.

«Что там?» – спрашивает кто-то в салоне.

Мы берем бинокли и присматриваемся к одинокому холмику в паре сотен метров.

«Лев!»

Действительно, на холмике стоит золотистая львица и осматривает окрестности, возвышаясь над травой.

«Допустим, они тут есть, – бормочу я себе под нос. – Но это что, и есть тот самый знаменитый Серенгети?»

В самом деле, будет нелегко разглядеть что-либо в такой высокой траве. Я – единственный биолог из всей компании, не могу же я надеяться, что кому-то захочется заниматься этим «разглядыванием» дни напролет.

Мы едем дальше, кое-где попадаются островки зеленой травы и рощицы знаменитых акаций с плоскими кронами. Между зелеными полянками петляет русло ручья, воды в нем много. Мы поднимаемся на небольшую возвышенность, минуем излучину и тормозим: дальше не проехать, куда ни глянь – одни зебры и гну. Самое настоящее полосатое море. У большого водопоя собрались порядка 2000 животных, а то и больше: шум и гвалт. Крик зебры напоминает тявканье и смех: «куа-ха, куа-ха». А гну просто ворчат: «хух». Эти стада – отголосок величайшей миграции животных на планете, когда миллион гну, 200 000 зебр и десятки тысяч других животных устремляются вслед за дождями на север, к зеленым пастбищам.

Из-за возвышенности слева от нас к водопою пожаловало стадо взрослых слонов, за которыми пристроился молодняк. Стада других животных расступаются перед ними.

Отсюда Серенгети выглядит как бесконечное полотно со множеством зверей всевозможных размеров, форм и мастей. Тут и мелкие серые бородавочники, их задранные хвосты напоминают радиоантенны; не два-три, а как минимум девять видов антилоп: крошечный дик-дик, массивная канна, импала, топи, водяной козел, конгони, газель Томпсона и более крупная газель Гранта, а также вездесущие гну. Здесь и чепрачный шакал, и высоченный масайский жираф, и, конечно же, в этот день нам повстречались целых три вида больших кошек: несколько львов, разлегшийся на дереве леопард и гепард, стоявший в паре метров от дороги… Хотя я и видел много картинок и фильмов, но оказался совершенно не готов к таким завораживающим сценам, поэтому испытал подлинный трепет.

Когда я оглядываю широкую зеленую долину, полную разнообразных животных, и куда ни глянь – повсюду акации, солнце постепенно садится, и от окружающих холмов падают длинные тени, меня охватывает странное, но приятное чувство: я впервые в Танзании, но я почувствовал себя дома.

Действительно, это дом. Вдоль всего Восточно-Африканского рифта разбросаны кости наших пращуров и прапращуров. Между кратером Нгоронгоро и Серенгети вклинилось Олдувайское ущелье – извилистый лабиринт бесплодных земель, протянувшийся на 40 км. Именно на выветренных склонах Олдувая (всего примерно в 4 км от нынешней трассы B144) Мэри и Луис Лики (и их сыновья) после многолетних поисков открыли не один, не два, а три вида ископаемых гоминид, обитавших в Восточной Африке 1,5–1,8 млн лет назад. В 40 милях к югу, в Летоли, Мэри и ее группа открыли отпечатки ног, оставленные 3,6 млн лет назад нашим предком – австралопитеком афарским. Мозг австралопитеков еще был мал, но они уже стали прямоходящими.

Эти добытые тяжким трудом кости гоминид были драгоценными иголками в целом стоге окаменелостей других животных. Поэтому мы знаем, что, хотя действующие лица и изменились, развернувшаяся тогда драма продолжается и сегодня, на наших глазах. Резвые травоядные стремятся уберечься от разнообразных коварных хищников. Эта борьба продолжается тысячелетиями. Вокруг Олдувая обнаружены кучки древних каменных орудий, а на разбросанных здесь костях остались рубцы от разделки. Таким образом, наши предки были не просто зрителями, а активными участниками этого действа.

Человеческая жизнь за минувшие тысячелетия невероятно изменилась, но наиболее стремительные перемены пришлись на последнее столетие. На протяжении почти всей двухсоттысячелетней истории нашего вида Homo sapiens мы оставались во власти биологии: собирали плоды, орехи и растения; охотились и рыбачили; подобно гну и зебрам, откочевывали на новое место, когда на прежнем ресурсы начинали иссякать. Даже с возникновением земледелия и цивилизации, с развитием городов мы по-прежнему оставались очень уязвимы для капризов погоды, страдали от голода и эпидемий.

Но всего за пару сотен лет мы переломили ход событий и одолели биологию. Вирус оспы, погубивший в первой половине XX в. не менее 300 млн человек (гораздо больше, чем погибло во всех войнах вместе взятых), был не только укрощен, но и практически стерт с лица земли. Туберкулез – бактериальное заболевание, которым в XIX в. инфицировались 70–90 % всех горожан. Туберкулез убивал по меньшей мере каждого седьмого американца, а сегодня в развитых странах он почти искоренен. В настоящее время существует более двух десятков вакцин от заболеваний, которые когда-то поражали, калечили и убивали людей миллионами, в том числе вакцины от полиомиелита, кори и коклюша. Смертельные заболевания, которые в XIX в. еще не существовали, – например, ВИЧ/СПИД – уже сегодня отступают перед инновациоными препаратами.