Закон гор
Шрифт:
Обрадованный Мурат тотчас же выбросил — встрепенулся, приосанился и, как полагается любому начальственному горцу, рванув пару стаканов вина, начал обстоятельно хвастать, как у них тут хорошо — в славном Гирлихаше. Воздух — во! Горы — о-го-го! Вино — от винта! Овны — вообще… И так далее, и в таком же духе — без передышки, под равномерную работу крепких шотландских челюстей, неспешное опрокидывание стаканов и неуклонно растущую степень опьянения гостей.
Я добросовестно переводил, не забывая свой вместительный желудок, сопровождал сказанное Муратом подходящими к случаю комментариями деструктивного характера и внимательно наблюдал за хозяином застолья.
Да, Мурат, за два с половиной года ты здорово изменился. Раздобрел, заматерел, прическу отрастил, налился какой-то сановной властностью — не узнать, короче. Единственное, что осталось в тебе от военной поры — искалеченные ногтевые фаланги трех пальцев левой руки, по ним-то я тебя и узнал, «душок» ты недобитый… Я вас тут, если взять по большому счету, каждого десятого знаю: в свое время приходилось общаться, если не лично, лицо в лицо, так посредством лицезрения в бинокль или иную оптику, снабженную сеткой прицеливания. Пока с шотландцами колесили по селам, создавая имитацию кипучей деятельности во благо противоэпидемической борьбы, угораздило встретиться более чем с десятком таких вот «знакомых» военной поры. Поначалу меня такие приятные встречи нервировали — каждый раз я напрягался, ожидая, что кто-то из бывших «духов» внимательно всмотрится в мою личину и заорет благим матом: «Мочи его!!! Это он, он, убийца, военный преступник!!!» — и еще что-нибудь в том же духе, в стиле «Аллах акбар» лучших времен РЧВ. Не полагаясь на внешние изменения в своем облике, я старался исказить свой голос и манеру речи, изменил походку и вообще… Короче, пока мы добрались до этого села, я до того наловчился коверкать русский на американоязычный манер, переводя Грегу с Филом обращения местных аборигенов, что утратил навыки нормальной русской разговорной речи — наверняка бы сам себя не узнал, если бы записал на магнитофон и прослушал потом. А еще я переосмыслил свое положение и перестал вздрагивать и напрягаться перед возможной угрозой разоблачения: понял наконец, что спустя столько времени здесь меня вряд ли кто узнает. Потому что во времена РЧВ я гулял тут в потрепанном «комке» и линялой косынке, с трехдневной щетиной, бритым черепом и запыленной физиономией — один из безликой камуфляжной массы озлобленных парней, держащих палец на спусковом крючке и подозрительно озирающихся по сторонам. А сейчас я был одет в хороший дорожный костюм иностранного пошива (настоящего Криса подраздели на прощанье), имел роскошную вьющуюся шевелюру, солидную бороду и вообще по всем статьям соответствовал старательно исполняемому мною имиджу американца — врача — переводчика. Вот и теперь, когда мы заявились к Мурату в гости, грязные и недовольные, он не обратил на меня никакого внимания — все свое обаяние направил на Грега, поскольку именно он упоминался в письме Аслана Баграева. Ну что ж, очень хорошо, я не в претензии. Более того, можете меня на данный момент считать самым счастливым человеком во всей суверенной Ичкерии. Потому что я уверен на девяносто процентов — теперь мне не придется ползать по окрестностям долгими ночами и выдумывать хитроумные способы умыкновения данного дядечки в лес, дабы потом вдумчиво пытать его и вытаскивать необходимую информацию. Психотип человека, как правило, остается неизменным на протяжении и более длительного периода, а тут — прошло-то всего пару лет с небольшим. В общем, я собираюсь тривиально шантажировать Мурата. Но это чуть позже, завтра, например. А пока… Пока хозяин дома тут разливается соловьем перед шотландцами, я вам расскажу, при каких обстоятельствах нам с ним довелось встречаться — все равно вам неинтересно слушать про самых лучших в Ичкерии овнов и суперобалденное вино местного разлива…
Глава 7
В начале лета 1995 года я со своими пацанами работал неподалеку от Халашинского района, будучи прикомандирован к штабу группировки для выполнения определенного рода задач. О характере этих задач я пока предпочитаю умалчивать — не так уж много времени прошло, чтобы распространяться о таких вещах без опасения быть неверно понятым некоторыми сердобольными правозащитниками.
Обстоятельства сложились так, что особенно активных боевых действий в тот период не было — наши хитрые политики, подзуживаемые своими ичкерскими кунаками, пытались найти компромиссное решение больного чеченского вопроса и соорудили так называемый мораторий на ведение огня, который предписывалось неукоснительно соблюдать всем начальникам федеральных сил. Оные начальники, сами понимаете, так же, как и «духи», всячески создавали видимость перемирия и клали с прибором на этот самый мораторий — лупили мы друг друга где придется и чем попало. Тем не менее велась активная работа по восстановлению стабилизации в регионе и в наиболее благополучных районах, непосильными потугами отдельных личностей как с той, так и с другой стороны, создавалось что-то типа зон безопасности — так называемые договорные села. По поводу этих договоров особо разглагольствовать не буду, поскольку вопрос громоздкий, по многим параметрам спорный и тянет на отдельную книгу. А вкратце это выглядело следующим образом: командование группировки договаривалось с местной администрацией — при участии, естественно, совета старейшин — насчет взаимонеубойства, если будет позволительно так выразиться. Уважаемые люди села клятвенно обещали, что расположенные неподалеку от населенного пункта заставы и блокпосты могут не опасаться за свою безопасность: ни один «дух» не придет сюда и не станет стрелять под покровом темноты; ни одного снайпера, мол, не пустят в «зеленку»; никто не будет ставить мины на маршрутах движения армейских колонн, и вообще все будет тип-топ, живи себе и радуйся. А что взамен? Да ничего особенного на первый взгляд. Федералы не должны стрелять в направлении села как из стрелкового оружия, так и из главных калибров; авиация не должна бомбить; вертолетчики, сами понимаете, пусть отдохнут, исключив данный район из секторов воздушной разведки, и вообще никто из федералов не должен приближаться к селу на расстояние наиболее действительного [23] огня из стрелкового оружия.
23
400 — 500 метров. Именно «действительного»! Почему-то редакторы всегда исправляют это определение на «действенного», а военные, прочитав, ухмыляются — чайник, мол, писал! (Прим. авт.).
Потому что нечего им там делать — от войны пострадали многие семьи, и некоторые местные товарищи, ослепленные горем, могут наделать глупостей: пристрелят кого-нибудь под горячую руку, и конец миру, установленному ценой таких неимоверных усилий.
А если приспичит командованию какие-то вопросы решать, пожалуйста — вызывайте старейшин, они сядут на бэтр [24] и повезут вас куда надо, прикрывая своими старыми немощными телами от всяких случайностей. Ну что ж — неплохо на первый взгляд…|
24
БТР (жарг.).
А каким же образом, спрашивается, старейшины, вкупе с местной администрацией обеспечат режим безопасности застав и колонных путей? Придет «дух» из другого района, в котором нет договорных сел, и начнет извращаться, как душа пожелает, — кто ему помешает? А вот для этого необходимо создать в договорном селе отряд самообороны. Набрать пару десятков лояльных к федеральной власти товарищей, вооружить и поставить охранять подступы к селу. Чем вооружить и как определить степень лояльности? А об этом беспокоиться не надо — мы все тут сами сообразим. И степень лояльности определим, и оружие найдем… Вам что главное? Чтобы безопасность соблюдалась? Будет вам безопасность. Главное — не лезьте в село и соблюдайте все условия неписаного договора.
Вот в таком примерно аспекте. Командование группировки скрепя сердце соглашалось, поскольку особого выбора не было. Село получало полную самостоятельность и отсутствие контроля. Те же самые «духи» пополняли отряд самообороны и развлекались как в голову взбредет — только на выносе, поодаль от своего местожительства. Соберутся вечерком, сядут на машину и по лесной дорожке покатят в соседний район, который не пожелал договор заключать. Отстрелялись, «зарядили» трассу в нескольких местах и с легким сердцем вернулись обратно, в договорное село, куда никто из федералов не заглядывает. О существующем порядке вещей знали прекрасно все, кто с этим сталкивался по роду деятельности, — федералы из «не договорных» районов и сел частенько пеняли тем, кому посчастливилось работать на «договорной» территории: спокойно живете, мол, за счет нашей кровушки, с врагом дружбу водите. Однако никто против устоявшейся системы не ратовал: именно наличие таких островков безопасности позволяло обеспечить более-менее приличное функционирование федеральной военной машины и сохранить не одну тысячу жизней наших пацанов. Будь иначе, мы заполучили бы на всей немалой территории Чечни тотальный невидимый фронт: каждый кустик «зеленки» плевался бы огнем, каждый погонный метр полевой дороги взрывался бы под колесами нашего многострадального транспорта.
Так вот, Халаши и расположенный неподалеку Гирлихаш также являлись договорными селами и сами по себе федеральное командование не интересовали. Участки проходящих рядом колонных путей федеральных сил никто не минировал, заставы, расположенные вокруг этих сел, довольно долго не подвергались обстрелу — договор соблюдался, и всех это устраивало. А вот в соседних районах творилось нечто невообразимое. Нет-нет, открытых боевых действий не было — мораторий все же. Имела место партизанская война со всеми сопутствующими ей аксессуарами. Любой одиночный транспорт, рискнувший вылезти с заставы по каким-то делам, обязательно попадал в засаду; ударно работали ночные неуловимые снайпера, забиравшие каждую ночь несколько жизней; не менее ударно вкалывали блуждающие минометчики «духов», наносившие нам весьма значительный урон; как по распорядку рвались на минах федеральные колонны, и вообще было много крови и совсем мало толку от такой странной военной кампании. Особенно всех доставали лихие чеченские саперы, которые, если верить статистике, утащили в могилу шестьдесят процентов жизней наших пацанов, потерянных за всю РЧВ.
В тот период, который я описываю, минная война, доселе протекавшая обычным порядком, внезапно резко обострилась — без всяких видимых причин. Ни с того ни с сего возросла статистика подрывов и сопровождавших их увечий и смертей на тщательно проверяемых основных маршрутах, особенно в том самом пресловутом районе, соседствующем с договорным Халашинским. Наши аналитики, обобщив данные, поступившие из разных мест, выяснили причину стремительного роста статистики подрывов: у «духов» появилась новая мина — противотанковый «итальянец» с пластмассовым корпусом, пластиковым взрывателем и керамическим ударником. Наши миноискатели обнаружить сию диковинку были не в состоянии, и потому огромное количество этих новинок, внезапно возникшее на маршрутах федеральных колонн, стало настоящим бедствием.
Проработав оперативные данные, наша разведка вкупе с особистами, ударно потрудившимися ради такого случая на фильтр-пунктах, преподнесли командованию занимательный результат: в южных предгорьях умудрился незаметно приземлиться транспортный борт из-за «бугра», который и притащил в своем вместительном чреве «гуманитарную помощь» чеченским непримиримым — целую кучу разнообразной современной экипировки для ведения войны и крупную партию новейших противотанковых мин, против которых наши обычные металлодетекторы бессильны. А спустя неделю, окончательно доработав поступившие оперативные данные, наши аналитики вынесли однозначный вердикт: место хранения основного минного запаса «духов» расположено в договорном районе, где-то в лесу между Гирлихашем и Халашами. Заведует хранением «итальянцев» какой-то местный авторитет, он же организует минное снабжение воюющих «непримиримых», и очень может быть, что его люди — те же самые бойцы отряда самообороны — минируют дальние подступы к договорному району. Обстоятельства тому вполне благорасполагают: в договорном районе караваны с минами могут гулять безнаказанно — федералы не станут организовывать засады и производить тотальные поисковые работы, рискуя утратить доверие противной стороны и тем самым порушить все, что удалось достигнуть. В общем, «духи» до того оборзели, что оборудовали склад под самым носом у войсковой группировки, на территории, защищенной от внезапного вторжения нашего спецназа и разведки неписаными пунктами договора об условном мире. Сами понимаете, мириться с этим было нельзя: каждый час промедления был чреват новыми жертвами и потерями боевой техники.
— Короче, все бросай, бери своих пацанов и найди этот долбаный склад, — приказал мне в один прекрасный день командующий группировки, прискучив терпеть выкрутасы обнаглевших «духовских» саперов. — Прочеши каждый квадрат этого леса, найди склад, в общем, и того… если не получится по-тихому перетащить к нам его содержимое, ты это… взорви его на хер. Я тебе саперов дам, — поспешил добавить генерал, заметив, как у меня от удивления вытянулось лицо. — Неделя сроку — больше дать не могу. И помни — район договорной. Напортачишь — на твоей совести будут десятки жизней наших парней, которые погибнут в случае обострения противостояния… Вопросы?