Закон и порядок
Шрифт:
– Я подожду решения, если это не затянется долее получаса,-говорит Лука.
– Ну, ну,-говорит адвокат.- Закон должен итти своим течением. Возвращайтесь послезавтра к половине девятого.
К этому времени мы с Лукой являемся, и адвокат вручает ему сложенный документ. Лука выписывает ему чек. На тротуаре Лука протягивает мне бумагу, кладет на нее палец, величиной с щеколду у ухонной двери, и говорит: Решение об окончательном разводе с присуждениям ребенка!
– Не касаясь многого случившегося, чего я не знаю,-говорю я,-все это мне кажется похожим на шантаж. Что же. адвокат не мог разве уладить это?
– Бед,- говорит он, с огорченным видом,- ребенок - единственное, что
– Хорошо,- говорю я.- Если это закон, подчинимся ему. Но я думаю, что судья Симменс мог бы применить в нашем случае известную милость или какой для этого употребляется легальный термин.
Видите ли, я не был особенно обольщен желанием иметь детей на ранчо, за исключением того сорта, которые сами кормятся и продаются по столько-то за штуку на копытах. Но Лука был заражен тем видом родительской дури, которую я никогда не мог понять. Все время, пока мы ехали со станции обратно в ранчо, он продолжал вынимать декрет суда из кармана, класть палец на его изнанку и читать заглавие.
– Опека над ребенком, Бед-говорит он.- Не забудь: опека над ребенком.
Но когда мы достигли ранчо, мы увидели, что наш судебный декрет предупрежден, и решение отменено. М-с Семмерс и ребенок исчезли. Нам рассказали, что через час после того, как я с Лукой отправились в Сан-Антоне, она велела запрягать и отправилась на ближайшую станцию со своими чемоданами и ребенком.
Лука еще раз вытаскивает свой декрет и читает о своих правах.
– Ведь невозможно, Бед, чтобы это так осталось. Это противоречит закону и порядку. Ведь здесь же написано ясно, как цент! Опека над ребенком. Ребенок присужден мне!
– По человечеству,- говорю я - следовало бы прихлопнуть их обоих... я говорю о ребенке.
– Судья Симменс, - продолжал Лука,- вернейший слуга закона. Она не имела права взять мальчика. Он принадлежит мне по статутам, принятым и утвержденным в штате Техасе,
– Но он из'ят из юрисдикции мирских приказов,- говорю я,- неземными статутами женского пристрастия. Будем восхвалять творца и благодарить его даже за малые милости...- начал я, но вдруг вижу, что Лука не слушает меня.
Несмотря на усталость, он требует свежую лошадь и отправляется обратно на станцию.
Он возвращается через две недели и мало говорит.
– Мы не могли найти след,- заявляет он,- но мы телеграфировали столько, сколько могла вынести проволока. Мы пригласили для розысков этих городских ищеек, которые называются детективами. Пока же, Бед,- говорит он,- мы отправимся об'езжать скот на Брэж-Крик и будем ждать действия закона.
После этого мы никогда больше не намекали на это происшествие. Пропускаю многое, что случилось за следующие двенадцать лет.
Лука был назначен шерифом графства Мохада. Он сделал меня своим помощником по канцелярии.
Не создавайте в уме своем ложных представлений, будто заведующий канцелярией только веде счета и снимает копии с писем прессом для выжимки яблок. В то время его делом было охранять окна сзади, чтобы никто не мог подойти к шерифу с тыла. Тогда у меня были качества, нужные для этого дела. В Мохадской провинции царили закон и порядок: были школьные учебники и виски, сколько угодно. А правительство строило собственные военные корабли и не собирало деньги для их постройки со школьников. И, как я говорил, царили закон и порядок, вместо всяких указов и запрещений, которые уродуют наш штат в настоящее время. Наша канцелярия помещалась в Бильдаде, главном городе графства, оттуда мы выезжали в редких случаях для усмирения беспорядков и волнений, случавшихся в районе нашей юрисдикции.
Пропуская многое, что случилось, пока
Мы, конечно, держали свою провинцию на базисе законности. Я знавал людей восточной породы в примятых фуражечках и ботинках на пуговицах, которые выходили в Бильдаде из поезда и ели сандвичи на железнодорожной станции, не будучи застреленными или хотя бы связанными и утащенными гражданами нашего города.
У Луки были собственные понятия о законности и справедливости. Он как бы готовил меня в преемники по должности, всегда думая о том времени, когда оставит шерифство. Ему хотелось выстроить себе желтый дом с решеткой под портиком, и хотелось еще, чтобы куры рылись у него во дворе. Самым главным для него был двор.
– Я устал от далей, горизонтов, территорий, расстояний и тому подобного,-говорил Лука.-Я хочу разумного дела. Мне нужен двор с решеткой вокруг, куда можно войти, и в котором можно сидеть после ужина и слушать крик козодоя.
Вот какой это был человек! Он любил домашнюю жизнь, хотя и не был счастлив в подобного рода предприятиях. Он никогда не говорил о том времени на ранчо.
Он как будто забыл о нем. Я удивлялся. Думая о дворах, цыплятах и решетках, он, казалось, забывал о своем ребенке, которого у него противозаконно отняли, несмотря на решение суда. Но он был не такой человек, чтобы можно было его спросить о подобных вещах, когда сам он не упоминал о них в своем разговоре. Я полагаю, что все свои мысли и чувства он вложил в исполнение своих обязанностей шерифа. В книгах я читал о людях, разочаровавшихся в этих тонких и поэтических делах с дамами; эти люди отрекались от такого дела и углублялись в какое - нибудь занятие, в роде писания картин или разводки овец, или науки, учительства в школах - чтобы забыть прошлое. Мне кажется, что то же было и с Лукой. Но так как он не умел писать картины, то стал ловить конокрадов и сделал графство Мохада безопасной местностью, где вы могли спокойно спать, если были хорошо вооружены и не боялись тарантулов.
Однажды чрез Бильдад проезжала кучка капиталистов с Востока; они остановились здесь, так как Бильдад - станция с буфетом. Они возвращались из Мексики, где осматривали рудники и прочее. Их было пятеро. Четверо солидных людей с золотыми цепочками, которые в среднем стоили более двухсот долларов каждая, и мальчик лет семнадцати-восемнадцати. На этом мальчике был одет костюм ковбоя; подобные костюмы эти неженки берут с собой на Запад.
Легко можно было догадаться, как страстно юнец мечтал захватить пару индейцев или же убить одного-двух медведей из маленького револьвера с выложенной перламутром ручкой. Такой револьвер висел у него на ремне вокруг пояса. Я спустился на станцию, чтобы присмотреть за этой публикой: чтобы они не арендовали какой-нибудь земли или не спугнули коней, привязанных перед лавкой Мурчисона, или не допустили бы другого предосудительного поступка.