Закон и жена

Коллинз Уилки

— Вопрос совершенно естественный в вашем положении, — согласилась она. — Но мне кажется, лучше не отвечать на него.

— Могу я узнать, почему?

— Конечно. Если я сейчас отвечу вам, это вызовет ряд других вопросов, на которые я не могу ответить. Мне очень грустно огорчать вас. Я повторю, что говорила на берегу моря: я не питаю к вам никакого неприязненного чувства, напротив, я жалею вас. Если бы вы до свадьбы обратились ко мне, я с полной откровенностью сообщила бы вам все. Теперь уже поздно. Вы замужем. Остается смириться с вашим положением и довольствоваться тем, что есть.

— Извините, сударыня, —

возразила я, — я не могу довольствоваться тем, что есть, я даже не знаю, замужем ли я. Все, что я знаю, это то, что ваш сын венчался со мною под чужим именем. Могу ли я быть уверена, что я законная его жена?

— Полагаю, что не может быть никакого сомнения в том, что вы законная жена моего сына, — отвечала мистрис Маколан. — Во всяком случае, об этом можно справиться. Если б оказалось, что вы повенчаны не вполне законно, мой сын, несмотря на свои недостатки и заблуждения, настоящий джентльмен. Он не способен сознательно обмануть женщину, которая любит и доверяет ему; он будет к вам справедлив. Я со своей стороны поступлю так же. Если мнение юристов будет не в вашу пользу, я обещаю ответить вам на некоторые из ваших вопросов. Но я полагаю, что вы вполне законная жена моего сына, и я еще раз повторяю вам, постарайтесь смириться со своим положением. Довольствуйтесь преданной любовью вашего мужа. Если вы дорожите своим душевным спокойствием и своим счастьем, то не старайтесь узнать больше того, что вам уже известно.

Она опустилась в кресло с видом человека, сказавшего свое последнее слово.

Дальнейшие увещания были бы безуспешны, это видно было по ее лицу и слышалось в ее голосе. Я направилась к дверям.

— Вы жестоки ко мне, сударыня, — сказала я уходя, — но я в вашей власти и должна покориться.

Она быстро взглянула на меня; ее доброе красивое старое лицо покрылось румянцем, и она отвечала мне:

— Бог мне свидетель, дитя мое, что я от души жалею вас!

После такого необычайного порыва чувствительности она одной рукой взяла работу, а другой сделала мне знак оставить ее одну.

Я, не произнеся ни слова, поклонилась ей и вышла.

Входя в дом я решительно не знала, что из этого выйдет; оставляла же я его с твердым намерением раскрыть тайну матери и сына. Что касается имени, то я в настоящую минуту смотрела на этот вопрос с другой точки зрения. Если б мистрис Маколан была два раза замужем (как я было предполагала сначала), то на нее произвело бы какое-нибудь впечатление, когда она услышала, что меня называют именем ее первого мужа. Тут все было таинственно, но одно ясно. Каковы бы ни были причины, побудившие Юстаса к такому поступку, но очевидно, он обвенчался со мною под чужим именем.

Подходя к дому, я увидела своего мужа, прогуливающегося взад и вперед, очевидно, ожидающего моего возвращения. Если он меня спросит, откуда я, я решила откровенно рассказать ему, где была и что произошло между его матерью и мной.

Он поспешно подошел ко мне; вид его выражал сильнейшее волнение.

— Я к тебе с просьбой, Валерия, — сказал он. — Не согласишься ли ты вернуться со мною в Лондон первым поездом?

Я взглянула на него, не веря своим ушам.

— Этого требует важное дело, — продолжал он, — не денежное, а лично меня касающееся. Необходимо мое присутствие в Лондоне. Ты, кажется, сама не желала так скоро отправиться

в море? Я не могу оставить тебя здесь одну. Имеешь ты что-нибудь против поездки в Лондон на день или на два?

Я не возражала, потому что сама горячо желала вернуться назад.

В Лондоне я могла навести справки и узнать наверное, законная ли я жена Юстаса или нет. Там я могла найти помощь и совет у верного, старого приказчика моего отца. Я могла довериться Бенджамину, как никому другому. Как нежно ни любила я дядю своего Старкуатера, я не могла обратиться к нему в настоящий момент. Его жена указала мне как на плохую примету, когда я по ошибке подписалась не той фамилией в церковной книге. Как же могла я сообщить ей о случившемся? Гордость не позволяла мне признаться, что ее предсказания оправдались прежде, чем окончился наш медовый месяц.

Два часа спустя мы уже ехали по железной дороге. Ах, какую поразительную разницу представляла эта поездка в отличие от первой! Когда мы ехали в Рамсгит, всякий с первого взгляда сказал бы, что мы счастливые новобрачные. На пути в Лондон нас никто не замечал, мы точно многие годы были уже мужем и женой.

Мы остановились в отеле поблизости от Портленд-плейс.

На следующий день после завтрака Юстас объявил мне, что он должен меня оставить и отправиться по своему делу. Я еще прежде сообщила ему, что мне нужно будет в Лондоне сделать некоторые покупки. Он охотно согласился отпустить меня одну, но с условием, чтобы я взяла принадлежащую отелю карету.

Тяжело было у меня на душе в это утро. Я чувствовала, что между мною и мужем образовалась точно какая-то пропасть. Муж мой уже отворил было дверь, чтобы уйти, но вернулся и крепко поцеловал меня. Этот порыв нежности тронул меня. Под впечатлением минуты я обвила его шею руками и ласково притянула его к себе.

— Дорогой мой, будь со мною вполне откровенен, — сказала я. — Я знаю, что ты меня любишь. Поверь, ты можешь мне довериться.

Он тяжело вздохнул и отошел от меня прочь, не с досадой, а с огорчением.

— Я полагал, Валерия, что мы уже решили не возвращаться больше к этому вопросу, — сказал он. — Ты этим только расстраиваешь и себя, и меня.

Он быстро вышел из комнаты, точно боялся оставаться больше со мной наедине. Лучше не останавливаться на чувствах, которые овладели мной, когда он ушел. Я тотчас же спросила карету, желая движением и переменой места заглушить собственные мысли.

Во-первых, я отправилась в магазин и сделала покупки, о которых говорила Юстасу, чтобы оправдать свое отсутствие. Только потом я занялась интересовавшим меня делом и отправилась в маленький домик по дороге в Сент-Джонс-Вуд.

Когда прошло первое удивление при виде меня в Лондоне, добрый старик тотчас же заметил, что я бледна и озабочена. Я созналась ему в своей тревоге. Мы уселись перед камином в его маленькой библиотеке. Здесь Бенджамин удовлетворял страсть к книгам, насколько позволяли его ограниченные средства. Я откровенно и чистосердечно рассказала своему старому другу все выше описанное.

Он был до того взволнован, что не мог вымолвить ни слова. Он горячо пожимал мою руку и благодарил Бога за то, что отец мой не дожил до того дня, чтобы услышать то, что он слышал. Помолчав с минуту, он повторил фамилию моей свекрови каким-то вопросительным тоном.