Закон и женщина

Коллинз Уильям Уилки

— Что происходит по ту сторону двери? — спросила я шепотом.

— Идите за мной, — ответила миссис Макаллан.

Она опустила ковер и, повернув беззвучно ручку, отворила тяжелую дверь.

Мы остались в темном коридоре и заглянули в отворенную дверь.

Я увидела длинную и низкую комнату. Красноватый свет углей, догоравших в камине, единственный свет, при котором я могла судить о предметах и расстояниях, освещал только центральную часть комнаты, находившуюся прямо против нас, но не достигал до краев, остававшихся во мраке. Едва я успела заметить это, как услышала, что гремящие и свистящие звуки направляются в мою сторону. В следующее мгновение в

освещенном пространстве появилось высокое кресло на колесах. В нем смутно обрисовывалась фигура человека с развевающимися волосами. Он неистово размахивал руками, приводя в движение механизм, посредством которого двигалось кресло. «Я Наполеон в утро Аустерлица! — воскликнул человек в кресле, промелькнув мимо меня. — Мне стоит сказать одно слово, и троны рушатся, короли низвергаются, нации трепещут, десятки тысяч людей сражаются, истекают кровью, умирают! — Кресло исчезло в темноте и человек в нем сделался другим героем. — Я Нельсон, — воскликнул он громким голосом. — Я предводительствую флотом в Трафальгаре. Я издаю приказания, пророчески предвижу победу и свою смерть. Я вижу мой апофеоз, слезы моей нации, мое погребение в славной церкви. Потомство вспоминает обо мне, поэты воспевают меня в бессмертных стихах! — Кресло докатилось до края комнаты, повернуло назад, и странный, фантастический кентавр, получеловек-полукресло, показался опять в темном пространстве комнаты. — Я Шекспир, — воскликнул он. — Я пишу «Лира», эту трагедию из трагедий. Я выше всех древних и всех новых поэтов. Строки извергаются, как лава, из моего умственного кратера. Дайте свет, чтобы бессмертный поэт мог написать свои бессмертные слова!» Он с шумом подъехал к камину и наклонился над ним. Последний уголь вспыхнул на миг, и свет достиг отворенной двери, возле которой мы стояли. В эту минуту странное создание повернулось и увидело нас. Кресло остановилось так быстро, что потрясло старый пол дома, переменило направление и бросилось на нас с быстротой дикого животного. Едва успели мы отступить и прислониться к стене коридора, как оно вылетело из двери и откинуло висевший ковер. Свет лампы из соседней комнаты осветил наше убежище. Неистовые колеса остановились опять, и странное создание в кресле взглянуло на нас со свирепым любопытством, способным привести в трепет.

— Раздавил я их? Превратил я их в порошок за дерзкую попытку помешать мне? — пробормотал он. Потом опять вспомнил о Шекспире и Короле Лире. — Гонерилья и Регана! — воскликнул он. — Мои две бесчеловечные дочери, две ведьмы пришли насмехаться надо мной!

— Вовсе нет, — отвечала моя свекровь так спокойно, как будто обращалась к разумному существу. — Я ваш старый друг, миссис Макаллан. А это вторая жена Юстаса Макаллана, приехавшая повидаться с вами.

Лишь только она произнесла: «вторая жена Юстаса Макаллана» — странное существо издало такой пронзительный крик, как будто она прострелила его. Человек без ног выпрыгнул из кресла, мелькнул в воздухе, опустился на пол с легкостью обезьяны и, к довершению безобразной сцены, убежал на руках в длинную комнату, скорчился у камина и, весь дрожа, начал стонать, повторяя множество раз: «О, сжальтесь надо мной, сжальтесь надо мной!»

Таков был человек, к которому я приехала за советом, на помощь которого я так рассчитывала!

Глава XXV

МИЗЕРИУС ДЕКСТЕР. ВТОРОЕ ЗНАКОМСТВО

Полный упадок духа, отвращение и, чтобы сказать всю правду, сильный страх заставили меня признать себя побежденной. Я обратилась к миссис Макаллан и сказала шепотом:

— Вы были правы, я обманулась в своих ожиданиях.

Уйдем отсюда.

Слух Мизериуса Декстера был, вероятно, так же чуток, как слух собаки. Он расслышал, что я сказала «уйдем отсюда».

— Нет, — крикнул он. — Приведите сюда вторую жену Юстаса Макаллана! Я обязан извиниться перед ней, я хочу видеть ее.

Он был теперь совсем другим человеком. Он произнес последние слова самым мягким голосом и вздохнул истерическим вздохом, как женщина после долгих слез. Пробудилось ли во мне мужество, или меня подстрекало любопытство, но когда миссис Макаллан сказала мне: «Припадок прошел. Вы остаетесь при своем намерении уйти?» — я ответила: «Нет, я войду к нему».

— Вы уже поверили в него снова? — спросила миссис Макаллан со своей беспощадной насмешливостью.

— Я преодолела мой испуг.

— Мне жаль, что я испугал вас, — сказал мягкий голос у камина. — Некоторые люди говорят, что я бываю иногда не в своем уме. Вы пришли в один из часов моего безумия, если некоторые люди правы. Я сам сознаю, что я ясновидец. Когда мое воображение разыгрывается, я говорю и делаю странные вещи. Если же мне напомнят в такое время об ужасном процессе, я возвращаюсь к прошлому и испытываю невыразимые нервные страдания. Я самый мягкосердечный человек и, как неизбежное следствие этого, самый несчастный человек. Примите мои извинения. Войдите обе и пожалейте меня.

Любой человек в такую минуту, даже ребенок, забыл бы о страхе, вошел бы к нему и пожалел его. В комнате становилось все темнее и темнее. Мы не видели ничего, кроме скорченной фигуры у камина.

— Не прикажете ли осветить комнату? — спросила миссис Макаллан. — И хорошо ли будет, если эта молодая особа увидит вас при свете вне вашего кресла?

Он приложил к губам что-то блестящее, металлическое, и издал ряд резких, дрожащих, птичьих нот. Спустя несколько минут где-то в отдаленной части нижнего этажа раздались точно такие же звуки.

— Ариэль идет, — сказал Декстер. — Успокойтесь, мамаша Макаллан. Ариэль сделает меня приличным для женских глаз.

Он удалился на руках в темный угол комнаты.

— Подождите, — сказала миссис Макаллан. — Вам готовится новый сюрприз. Вы увидите Ариэль.

В соседней круглой комнате послышались тяжелые шаги.

— Ариэль! — позвал Мизериус Декстер в темноте.

— Здесь, — отвечал, к моему невыразимому удивлению, грубый голос родственницы в мужской шляпе.

— Мое кресло, Ариэль.

Особа с этим неподходящим именем откинула ковер, чтобы осветить комнату, и вошла, двигая перед собой кресло. Она нагнулась и подняла Декстера с пола как ребенка. Прежде чем она успела посадить его, он с радостным криком вырвался из ее рук и прыгнул в кресло с легкостью птицы.

— Лампу, — сказал он. — И зеркало. Извините, — обратился он к нам, — что я сижу, повернувшись к вам спиной. Вы не должны видеть меня, пока мои волосы не будут приведены в порядок. Ариэль! Лампу, гребенку и помаду.

Держа в одной руке лампу, в другой зеркало, а в зубах щетку с воткнутой в нее гребенкой, Ариэль, иначе родственница Декстера, предстала передо мной впервые при ясном освещении. Я увидела круглое, мясистое, бессмысленное лицо, бесцветные, мутные глаза, толстый нос и грубый подбородок, полуживое, полуразвитое, неуклюжее создание, одетое в мужской сюртук и в тяжелые мужские сапоги. Только фланелевая юбка и сломанный гребень в жестких светлых волосах были единственными признаками, по которым в ней можно было признать женщину. Такова была негостеприимная особа, принявшая нас в темноте, когда мы вошли в дом.