Закон и женщина
Шрифт:
— Таково наше мнение, — продолжала я. — К несчастью, оно не было мнением присяжных. Их вердикт, как вы помните, был: «не доказано». Это значит, что они не решились высказать положительно и публично, что мой муж невиновен. Права я?
Вместо ответа он внезапно бросил свою работу и придвинул свое кресло к моему так близко, как только было возможно.
— Кто объяснил вам это? — спросил он.
— Я узнала это из судебного отчета.
До сих пор лицо его выражало напряженное внимание и ничего более. Теперь мне показалось, что оно впервые омрачилось возникающим подозрением.
— Женщины не любят утруждать свой ум сухими юридическими вопросами, — сказал он. — Миссис Макаллан-вторая должна иметь очень важное побуждение для изучения законов.
— Да, мистер
— Дальше.
— Я не согласна в этом отношении с моим мужем, с его матерью и с его друзьями. Я не хочу покориться шотландскому вердикту.
Лишь только я произнесла эти слова, как мне пришлось усомниться, была ли я права, отвергая мысль о его безумии. Он внезапно вытянулся на своем кресле, положил руки на мои плечи и, приблизив свое лицо к моему, устремил на меня свирепый, испытующий взгляд.
— Что вы хотите сказать? — крикнул он во всю мощь своего сильного, звучного голоса.
Смертельный страх овладел мной, но я употребила все силы, чтобы скрыть это. Взглядом и словами я показала ему так твердо, как только могла, что его обращение со мной оскорбляло меня.
— Снимите ваши руки, сэр, и отодвиньтесь на приличное расстояние, — сказала я.
Он повиновался машинально. Он извинился машинально. Он был, по-видимому, занят исключительно моим признанием о том, что я не хочу покориться шотландскому вердикту, и старался объяснить смысл этих слов.
— Простите меня, — сказал он. — Я смиренно прошу у вас прощения. Наш разговор волнует меня, страшит меня, сводит с ума. Если бы вы знали, как мне трудно владеть собой! Не обращайте внимания на меня. Не обижайтесь, не пугайтесь. Мне так стыдно, так больно, что я оскорбил вас. Накажите меня. Возьмите палку и прибейте меня. Привяжите меня к моему креслу. Позовите Ариэль, она сильна, как лошадь, и прикажите ей держать меня. Милая миссис Валерия, оскорбленная миссис Валерия, я готов вытерпеть какое угодно наказание, чтобы только услышать от вас, что значат ваши слова, что вы не хотите покориться шотландскому вердикту. — Он покорно отодвинул от меня свое кресло. — Достаточно ли далеко я от вас теперь? — спросил он с жалобным взглядом. — Вы все еще боитесь меня? Я спрячусь, если вы желаете. Я опущусь на подножку кресла.
Он поднял зеленое покрывало и готов был исчезнуть, как кукла в театре марионеток. Я остановила его.
— Не нужно, — сказала я. — Я принимаю ваше извинение. Когда я сказала, что не хочу покориться шотландскому вердикту, я имела в виду именно то, что выражают мои слова. Шотландский вердикт оставил пятно на репутации моего мужа. Он сознает это, никто не знает лучше меня, как горько он сознает это. Мучительное сознание своего унижения заставило его покинуть меня. Ему мало знать, что я считаю его невиновным. Он не вернется ко мне, он не поверит, что я считаю его достойным быть спутником и руководителем моей жизни, он не успокоится до тех пор, пока невиновность его не будет доказана присяжным и публике, которые до сих пор сомневаются в ней. Он, друзья его и адвокаты отчаялись в возможности найти доказательства его невиновности. Но я его жена, и никто не любит его так, как я его люблю. Я одна не теряю надежды, я одна отказываюсь покориться рассудку. Если Господь продлит мою жизнь, я посвящу ее единственной цели — доказать невиновность моего мужа. Вы его старый друг, я пришла просить вас помочь мне.
Теперь, по-видимому, пришел мой черед испугать его. Румянец сошел с его лица, он тревожно провел рукой по лбу, как будто стараясь избавиться от какого-то страшного кошмара.
— Не есть ли это один из моих снов? — сказал он слабым голосом. — Не видение ли вы ночное?
— Я не более как одинокая женщина, которая утратила все, что любила и ценила, и старается вернуть свое счастье, — ответила я.
Он начал опять придвигать свое кресло ко мне. Я подняла руку. Он тотчас же остановился. Прошла минута молчания. Мы смотрели друг на друга. Я заметила, что руки его дрожали, что лицо его становилось все бледнее и бледнее.
Он первый прервал молчание.
— Так это-то и есть причина, пробуждающая вас разъяснить тайну смерти покойной миссис Макаллан? — спросил он.
— Да.
— И вы полагаете, что я могу помочь вам?
— Я рассчитываю на вашу помощь.
Он медленно поднял свой длинный указательный палец.
— Вы подозреваете кого-нибудь?
Эти слова были произнесены тихим, угрожающим голосом, напоминавшим мне, что необходимо быть осторожной с этим человеком. Но, если бы я решилась воздержаться от дальнейших признаний, я должна была бы вместе с тем отказаться от надежды достичь цели, ради которой я уже вынесла столько неприятностей во время этого опасного свидания.
— Вы подозреваете кого-нибудь? — повторил он.
— Может быть.
— Вы имеете доступ к этому лицу?
— Нет еще.
— Вы знаете, где оно находится?
— Нет.
Он устало опустил голову на спинку кресла и вздохнул долгим, прерывистым вздохом. Обманулся ли он в своих ожиданиях, или освободился от тяжелого опасения, или просто устал и нравственно и физически? Могла ли я понять его? Могла ли я ответить себе на эти вопросы?
— Дайте мне отдохнуть минут пять, — сказал он слабым голосом, не поднимая головы. — Вы уже знаете, как всякий намек на прошлые события в Гленинге потрясает меня. Я готов буду слушать вас опять, если вы позволите мне побыть несколько минут одному. В соседней комнате есть книги. Извините меня, пожалуйста.
Я тотчас же удалилась в круглую комнату. Он проводил меня в своем кресле до двери и затворил ее за мной.
Глава XXIX
В СВЕТЕ
Несколько минут уединения были для меня таким же облегчением, как и для Мизериуса Декстера.
Мучительные сомнения преследовали меня, пока я ходила взад и вперед то по круглой комнате, то по коридору. Было ясно, что я совершенно неумышленно растревожила в душе Мизериуса Декстера воспоминания о каких-то ужасных тайнах. Что это были за тайны? Как я ни ломала голову над этим, все мои предположения, как оказалось впоследствии, были далеки от истины. Я была проницательнее, когда пришла к заключению, что, каковы бы ни были тайны Декстера, он никогда не поверял их ни одному живому существу. Мое объяснение не привело бы его в такое волнение, какое я заметила, если бы он рассказал в суде или кому-нибудь их своих друзей все, что ему было известно о драме, совершившейся в спальне гленингского дома. Какая могущественная причина заставила его молчать? Хранил ли он тайну из сожаления к другим или из опасения неприятных последствий для себя? Могу ли я надеяться, что он сообщит мне то, что скрыл и от правосудия, и от друзей? Снабдит ли он меня из своего запаса сведений оружием, которое доставит мне победу в предстоящей мне борьбе? Я сознавала, что все шансы были против меня. Однако цель стоила попытки. С таким странным существом, как Мизериус Декстер, можно было рассчитывать на минутный каприз. Мои планы и намерения были так далеки от обычного круга женских мыслей и действий, что могли возбудить в нем симпатию. «Кто знает, — думала я, — не удастся ли мне захватить его врасплох и вызвать его на откровенность простым объявлением истины?»
По прошествии некоторого времени дверь отворилась настежь и голос моего хозяина пригласил меня вернуться к нему.
— Прошу вас войти, — сказал он. — Я теперь совершенно спокоен. Как чувствуете себя вы, милая миссис Валерия?
Он смотрел и говорил со свободной приветливостью старого друга. За время моего отсутствия, как ни было оно кратковременно, в этом изменчивом человеке произошла новая перемена. Глаза его сияли добродушием, щеки горели под влиянием какого-то нового возбуждения. Даже в костюме его была перемена. На голове его был надет импровизированный колпак из белой бумаги, манжеты были засучены, зеленое покрывало покрыто чистым фартуком. Он встретил меня, кланяясь и улыбаясь, и показал мне на стул с грацией танцевального учителя, принимающего лорда.