Шрифт:
… Ясное дело, что «Барралонг» уходит в Австралию.
Уже через неделю над ним воссияет Южный крест – какое счастье
привалило старому корыту! Вот какое счастье!»
Р. Киплинг
Кричать было бесполезно, но он всё равно кричал: и на рассвете, и в злой полдень, подняв измученное лицо к самому жару огромного тропического солнца; и ночью, словно растерянно жалуясь на судьбу своим давно знакомым созвездиям.
Он был большим и сильным, но ведь и океанский прибой в декабре – это мощь, способная унизить любого могучего человека, а непрерывный грохот высоких зелёных волн в прибрежных скалах безо всяких усилий заглушал его самые отчаянные крики.
Раньше он не умел страдать.
Может быть, жизнь никогда не давала ему таких возможностей; а, может, он и сам старался избегать подобных ненужных волнений?
«Полиция не появится… ничто не может привести их в такое время в эти раскалённые камни… ни за что они меня здесь не найдут, да и вообще, проклятая жара…».
Сейчас бы недолго постоять на опушке в снежном тумане, только разок прохрустеть ногами по корке тонкого льда на лесной тропе, услышать негромкое берёзовое эхо. И не надо ему ночного шума стремительных южных дождей, солёных остатков океанского ветра на губах и ласкового ужаса неумолимо надвигающегося рассвета. Если… Он бы тогда сделал всё не так, совсем не так!..
«Сволочи!»
Рядом с ним, за большими растрескавшимися камнями, и день, и ночь шумели невидимые сочные пальмы, гривы которых постоянно волновал ровный ветер, уже уставший пробираться меж густых заросших холмов на встречу с этими высокими деревьями.
Из живого – только серая ящерка на плоской соседней глыбе.
Он опять закричал, вскинул руки к яркой ночной звезде, горько заплакал, как могут плакать только разом многое потерявшие люди.
Утренние прогулки в такую погоду всегда гарантировали Глебу хорошее, ровное настроение на весь день. В старом аккуратном парке одинаково шумели, расступаясь иногда от несильных морских порывов, тёмные влажные деревья. За ближними дюнами ветер креп, метался, и тогда гораздо яснее становился шум прибоя.
Приятно пружинила под ногами поздняя трава, скрывающая в низинах тихие узкие тропинки. Приземистые сосны неслышно стряхивали с острых иголок на песок прозрачные капли. Птицы молчали.
Уверенными шагами капитан Глеб Никитин спустился на берег, по привычке потрогал рукой первую же набежавшую прозрачную волну. Других следов на песке ещё не было, и до самой дамбы он шёл вдоль прибоя в одиночестве.
Поправив в кармане куртки купленные в киоске газеты, Глеб достал ключ и открыл дверь своего Дома.
Море, кофе и утренние газеты он придумал для себя уже давно.
Дом появился в его жизни немного позже.
Телефонный разговор с матушкой тоже порадовал. Чувствовалось, что она не больна, не расстроена и, что самое главное, не пытается напрасно скучать.
– Хорошо, ма, всё понял. Ты готовься, предупреди наших о моём приезде. Ну, всё, целую, скоро буду. Не переживай. Пока, мам, пока, целую…
Наступал конец значительного года, многое было за последние месяцы им пережито, многое он успел вовремя понять, сделал немало интересной работы. Как же удивительно приятно было это всё чувствовать и потихоньку начинать остывать, расслабляться, готовиться тоже к хорошим событиям, но к другим…
«Нет, правда, правда, господа! Думаю, что я это честно заслужил!».
Скоро, очень скоро в его жизни опять появятся и маленький русский городок, и зима, и непременный мороз; яркий снег под низким солнцем, друзья, тётушки и розовощёкие племянники!
Первый аромат кофе – и сразу же тепло густого широкого ковра под ногами.
Не выпуская из рук чашку, Глеб сел за компьютер. Он ещё вчера согласился сам с собой, что менять ритм, которым он привык жить последние рабочие дни, нужно не внезапно. Но сегодня с утра никаких серьёзных дел, решено! С этого дня – только отдых.
Как всегда, большинство писем, пришедших по электронной почте, было случайными, ненужными; много рекламы, одинаковые сообщения о каких-то выставках и чудесных новогодних распродажах. Кофе был хорош, не обжигал, но ещё и не остыл.
«Так, это ерунда, это нужно удалить, и это, и это… Стоп! Какой знакомый адрес, да… Х-ха! Океанский бродяга объявился!».
Улыбаясь, капитан Глеб устроился за компьютером поудобней, быстро допил кофе. Текст письма был на английском.
«Валери пропал. Его ищет полиция. Он обвиняется в убийстве. Помоги». Дальше какой-то вздор, набор букв: DRUG…, HOROSHO…, SKORO». И ещё что-то про море и солнце. Вроде по-итальянски. Или по-испански?
«DRUG? Валерка связался с наркотиками?!».
…По профсоюзной линии руководство их морского порта купило тогда яхту. Настоящую, океанскую, огромную. Руководство в те времена было прислано к ним в коллектив прогрессивное, а валютной выручки на предприятии к концу того финансового года оставалось с излишком. Формально это выглядело как предоставление морякам, вернувшимся из очередного трудного рейса, возможности активно отдохнуть, приобщиться к большому советскому спорту. На самом же деле на яхте катался только начальник отдела кадров и его сын. Иногда. Раз в полгода.
Яхта числилась как учебно-тренировочное судно, проходила по всем конторским документам, устойчиво стояла на балансе порта. На ней был официальный экипаж – капитан и матрос, им платилась скромная зарплата, велись графики учёта рабочего времени, и, естественно, портовая бухгалтерия в нужный срок оформляла яхтенному экипажу отпуска, даже иногда начисляла премиальные.
«Балтика» томилась в дальнем углу причала.
Как Глеб Никитин узнал про то, что их министерство планирует послать яхту за границу, на регату, он уже и не помнил. Прорваться к начальнику порта он смог самостоятельно, а убедить старого моряка в том, что будущий экипаж в гонку он должен подбирать собственноручно, ему помог однокашник, к тому времени уже доросший до капитана дальнего плавания и почти ставший в те времена трудовым героем. Тот смеялся: «Ну, и зачем тебе эта парусная романтика?! Давай-ка я лучше тебя в выгодный рейс возьму, денег привезёшь полчемодана, заходы будут у нас валютные, а?».