Закон Кремля
Шрифт:
Теоретически можно было попытаться вылезти через окно, но что-то мне подсказывало – этого делать не нужно. На открытом пространстве коллектор нас еще быстрее отловит, он на такую охоту и запрограммирован изначально. А тут манипуляторам было развернуться сложнее, вон как о стены шарахаются, пытаясь до нас добраться.
Один из них нацелился на Василису, которая ловко увернулась, и манипулятор прямо в пол врезался, аж металл по бетону заскрипел. Второму со мной тоже не повезло – я метнулся в сторону, и стальная пасть поймала массивный подголовник кровати, который тут же размолотило в щепки.
Но это не могло продолжаться вечно – я начал уставать.
И осталось только одно…
Ладонь пронзила привычная адская боль, и полумрак комнаты озарился сиянием цвета чистого неба.
«Бритва». Мой нож, который с некоторых пор прижился у меня в руке и вылезал наружу по моей мысленной просьбе, причиняя мне при этом нешуточные страдания.
Но когда стоит вопрос жизни и смерти – хочешь не хочешь, а пострадать придется…
Неожиданно появившееся освещение воодушевило манипуляторы – видимо, добычу они выслеживали примитивненько, с помощью встроенных глаз-видеокамер. Ну, все четыре манипулятора ко мне и метнулись, мешая друг другу. Видать, сильно робот оголодал, совсем соображать перестал с пустым биореактором.
Это меня и спасло от синхронного удара четырех стальных змей, толкающих друг друга от жадности.
Я упал навзничь, на спину, предварительно ее скруглив и прижав к груди подбородок, чтоб затылком о пол не треснуться, и стальные пасти пронеслись надо мной, обдав меня вонью гнилого сала – видимо, по причине отсутствия машинного масла робот вместо него научился использовать животный жир.
И тогда я ударил.
«Бритвой», со всей силы!
И мой нож, который умеет разрезать и любой предмет, и пространство между мирами, сработал на славу.
Одно щупальце, извиваясь, упало на пол, отсеченное напрочь. Два других «Бритва» повредила серьезно, прорезав примерно на половину толщины.
Этого оказалось достаточно.
Сверху раздался рев, словно я мамонта ранил. Оставшиеся манипуляторы, искря, взметнулись вверх и исчезли, после чего мы услышали гулкие удары, от которых слегка завибрировал пол, – это раненый биоробот убегал с поля боя.
Отсеченное щупальце дернулось еще пару раз – и замерло, похожее на располовиненную змею с раскрытой пастью. Я поднялся на ноги, стиснул зубы и, пережив возвращение «Бритвы» обратно в руку, смахнул со лба выступившие капли пота. Может, в Кремле найду мастера, который нормальные ножны для моего ножа сделает, а то ж уже прям сил нет, до чего это больно, когда «Бритва» то из моей руки вылезает, то обратно туда лезет!
– Я ж говорила, что мутант, – сказала Василиса, проследив взглядом путешествие моего ножа в меня. – И это хорошо. Потому что если б ты им не был, сегодня это был бы наш последний рассвет.
– Твой, – поправил я, поднимая с пола свой «Вал» и проверяя, цел ли он после падения. – Ты ж в случае, если б я был не мутант, должна была меня затрахать до смерти.
– Тогда мой, – невозмутимо пожала плечами она. – Но если ты жив и выспался, то, думаю, можно это дело отметить.
– Ну уж нет, на фиг, – пробормотал я, чувствуя, что еще не пришел в себя после вечернего марафона. Умереть от секса – перспектива, конечно, заманчивая, но не за этим я пришел в мир Кремля.
– Уверен? – улыбнулась Василиса, делая шаг ко мне.
Я поднял взгляд на нее – и понял, что не уверен… Потому что ко мне шла девушка, поразительно похожая на ту, которую я очень постарался забыть. Нет, не одно лицо, разумеется, но глаза, губы, фигура, походка… И как я раньше не заметил, что Василиса так похожа на…
– Уверен? – повторила она, приблизившись ко мне вплотную и скидывая камуфлированную куртку…
Тысяча кутрубов, как же она похожа на Марию! А я был уверен, что полностью выжег ее из своего сердца, – и вот передо мной снова она, желанная до того, что воздуха в груди не хватает, и вдохнуть тяжко, так как горло перехватило…
– Не бойся, сейчас не буду пить твою жизненную силу, – прошептала она, нежно касаясь пальцами моей груди и неторопливо опуская ладонь ниже… – Ты и правда спас меня, и за это я отблагодарю тебя так, как умею только я…
Но тут я почувствовал нестерпимый жар в руке, куда спряталась «Бритва». Мой нож снова предупреждал меня об опасности, а у него чуйка покруче, чем у любого сталкера-ветерана…
И этот жар привел меня в чувство.
– Тормози, оборотень, – прохрипел я, делая шаг назад. – По ходу, не такая уж ты беспомощная, какой хочешь казаться. Чего тебе надо от меня?
Она усмехнулась.
– Ну, ты вроде меня в Кремль отвести собирался.
– Я туда пацана-сироту обещал доставить, а не перевертыша-псионика, умеющего принимать чужое обличье.
– Ладно, как хочешь, – сказала она – и принялась одеваться. И куда делась ее схожесть с Марией, ее красота несказанная, на которую я так запал вечером? Обычная девчонка с неплохой фигурой, хотя бывают и получше.
– Спасибо за комплимент, – сухо проговорила она. – Считай мою способность макияжем – ведь так в вашем мире называют умение красить морду, чтобы мужикам нравилось? Только мой получше будет, чем краска и тушь. Прощай.
И ушла, откинув рваную тряпичную занавеску и выскользнув через окно. Я же сел на останки кровати, подождал немного, пока перевозбужденное воспоминаниями сердце перестанет колотиться, оделся, доснарядил магазин «Вала», сожрал холодной последнюю банку тушенки – и тоже вылез наружу. В мир Кремля, который будет поопаснее любой Зоны отчуждения моего мира.
Страшна своим запустением Чернобыльская Зона – особенно район Припяти, где панельные девятиэтажки смотрят тебе прямо в душу выбитыми окнами и беззвучно кричат пустыми проемами подъездов, лишенных дверей. Там все поросло деревьями, мхом, больной серой травой и унынием, которое, кажется, висит в воздухе подобно ядовитому радиоактивному облаку.
Но Москва после ядерной войны – страшнее. Тут здания много лет назад будто в ярости грыз кто-то огромный, отхватывая гигантской пастью целые куски стен, проламывая их мощными лапами, снося таранными ударами мускулистого корпуса… А потом это все проросло корявыми деревьями, растрескалось, много где разрушилось, обвалившись бетонным крошевом, и лишь торчащие прутья ржавой арматуры напоминали о том, что этот холм, покрытый мхом цвета крови, когда-то был домом, где жили люди…
Но меня все это не трогало. Насмотрелся в те дни, когда мотался по разрушенной столице, преследуя какие-то цели, о которых уже и позабыл слегка, – старые проблемы смазываются в памяти под пулеметной очередью новых, которые в моей жизни, похоже, никогда не закончатся.