Закон Линча
Шрифт:
По знаку Единорога четыре воина схватили миссионера и, несмотря на его сопротивление, с осторожностью проводили его в вигвам вождя и остались его караулить.
Валентин и Курумилла тщетно старались воспротивиться этому варварскому поступку. Индейцы и охотники, подстрекаемые Сыном Крови, громко требовали исполнения закона и угрожали самосудом.
Напрасно дон Мигель с сыном умоляли Единорога — они ничего не могли добиться.
Наконец Единорог, которому уже наскучили мольбы молодого человека, схватил Эллен за волосы, вонзив ей в сердце нож и бросил ее на руки дона Пабло.
— Ее отец убил твою сестру, а ты за нее просишь! Это подлость! — вскричал он.
При виде этого ужасного поступка Валентин закрыл лицо руками и убежал, но присутствующие вновь громко выразили свое одобрение.
Красный Кедр метался с пеной у рта. При виде убитой Эллен, он помутился рассудком и только с отчаяньем повторял:
— Дочь моя! Дочь моя!
Сын Крови и Белая Газель были неумолимы и бесстрастно присутствовали при казни пленников.
Красный Кедр и его сын мучились недолго, хотя первый был сначала оскальпирован. Овладевшее им безумие сделало его бесчувственным ко всему.
Но кто неописуемо страдал, так это брат Амбросио — несчастный мучился целых двадцать два часа, пока смерть не положила конец его страданиям.
Тотчас по окончании казни Сын Крови и Белая Газель вскочили на лошадей и умчались.
С тех пор о них ничего не было слышно, и никто не узнал, что с ними стало.
Восьмой день после описанного нами ужасного применения закона Линча приближался к концу.
Все следы казни исчезли. Лагерь Единорога все еще оставался на том же месте. Сам вождь нашел это необходимым ради матери Валентина, самочувствие которой было очень плохим.
Бедная женщина чувствовала, что умирает. Она слабела с каждым днем, но с улыбкой встречала приближение смерти и старалась утешить своего сына.
Валентин, после многих лет разлуки увидавший свою мать на такое короткое время, был безутешен.
Лишенный общества дона Мигеля и дона Пабло, которые вернулись в Пасо-дель-Норте, увозя с собой тело несчастной Эллен, он плакал на груди Курумиллы, плакавшего вместе с ним и повторявшего:
— Великий Дух зовет к себе мать моего брата, потому что он ее любит.
Фраза эта была довольно длинна для почтенного вождя и доказывала, насколько он сочувствует горю друга.
В этот день больная лежала в гамаке перед вигвамом и смотрела на заходящее солнце.
Валентин стоял около нее с правой стороны, отец Серафим — с левой. Курумилла находился возле друга.
Лицо больной все точно сияло, глаза блестели ярким огнем, и легкая краска покрывала ее щеки. Она казалась счастливой.
Воины, сочувствуя горю своего названного брата, молча сидели вокруг.
Вечер был восхитительный, легкий ветерок тихонько шелестел листьями деревьев, солнце садилось, погружаясь в розоватый туман.
Больная изредка произносила отдельные слова, которые сын ее благоговейно выслушивал.
В тот момент, когда солнце скрылось за вершинами гор, умирающая приподнялась, как бы побуждаемая к тому непреодолимой силой. Затем она обвела всех кротким и спокойным взором и, положив обе руки на голову сына, проникновенным голосом произнесла только одно слово:
— Прощайте.
В следующее мгновение ее не стало.
Все невольно опустились на колени.
Валентин склонился на телом матери, лицо которой приобрело особую, присущую умершим красоту, закрыл ей глаза, несколько раз поцеловал и, сжав в своей руке ее руку, свесившуюся из гамака, погрузился в молитву.
Всю ночь никто не тронулся с места.
С наступлением дня отец Серафим при помощи Курумиллы отслужил заупокойную обедню, и затем тело предали земле.
Все индейцы присутствовали при этой церемонии.
Когда все удалились, Валентин опустился перед могилой на колени, и, несмотря на уговоры миссионера и Курумиллы, пожелал провести еще одну ночь подле матери.
На рассвете друзья возвратились к нему и нашли его все еще стоящим на коленях и молящимся. Он был бледен, с измученным лицом, а волосы, еще накануне совершенно черные, кое-где серебрились сединой.
Что произошло в эту долгую ночь? Какую тайну умершая открыла ему?
Отец Серафим пробовал его утешить, но охотник только печально качал головой.
— Зачем? К чему? — повторял он.
— Валентин, — сказал наконец миссионер, — вы, всегда такой твердый, вдруг ослабли, как дитя. Горе победило вас без борьбы, так как вы не хотите бороться. Но вы забываете, в конце концов, что не принадлежите себе.
— Увы! — воскликнул охотник. — Что же мне осталось?
— Бог! — строго сказал священник, указывая на небо.
— И прерия, — прибавил Курумилла, указывая рукой на восходящее солнце.
Яркий луч светила отразился в черных глазах охотника, он встряхнул головой и, бросив на могилу последний взгляд, полный нежности, произнес охрипшим голосом:
— Прощайте, матушка!
Затем обратился к индейскому вождю.
— Идем! — сказал он.
И Валентин начал новую жизнь.