Закон меча. Трилогия
Шрифт:
– А написать если?
– А там грамотных не держат! Все продумали ромеи, все учли. Пуще всего они берегут тайну неугасимого пламени!
– Оно и понятно, – проворчал Турберн. – Не будь у них горючки и сифонов огнепальных, как бы они воевали? Да их бы давно те же арабы побили!
– Значит, никак? – нахмурился Клык. – Но не все ж там рабы!
– Не все, – согласился Алк. – Но подойти невозможно – тройное оцепление стоит, из самых надежных и проверенных. А главное, никого из тех, кто в чинах ходит, хватать и пытать проку нет. Никто из них не посвящен в тайну до конца и полностью, все знают по чуть-чуть. Каждый в одиночку работает – сделает свою часть и уходит. Приходит другой, добавляет то, что он знает. И все с охраной...
– Полный секрет «греческого огня», – вступил в разговор Олег, – только базилевсу ведом, да и то... Есть, конечно, люди, знающие тайну от и до, но кто они? И где их искать?
– Понятно, – вздохнул Боевой Клык. – Жаль, конечно... Ну ладно. Чем гасить огонь негасимый, хе-хе, мы Халегу передать успели... Ты точно знаешь, что его уксусом тушат?
– Точно, – твердо ответил Ворон. – Недаром на ихних дромундах всегда наготове бочка с уксусом – мало ли... Еще говорят, мочой погасить можно, но того я не знаю, не пробовал...
Гридь жизнерадостно загоготала. Отсмеявшись, Клык спросил, оборотясь к Турберну:
– Железнобокий, может, хоть ты порадуешь?
– Может, – усмехнулся тот. – Во-первых, друнгарий царского флота – раззява и недотепа, но в себе уверен напрочь. В общем, не противник, а мечта победителя. Во-вторых, кораблей у него всего шесть десятков, сплошь дромунды, только вот тех, что могут огонь метать, всего двадцать наберется.
– Это славно! – осклабился Клык.
– Еще штук сорок строится, а семьдесят дромундов по провинциям ихним разбросаны. Если их собрать, сила выйдет немалая, но на сборы месяц уйдет. Так что...
– Может, пожечь их к такой-то матери? – предложил Малютка Свен.
Турберн помотал головой.
– Ромеи, они, конечно, тупицы известные, – строго проговорил он, – и дуралеи порядочные, но не до того, чтобы корабли свои без присмотра оставлять. И ты не забудь, что нас за стены Миклагарда не просто так пустили – тут за нами постоянный пригляд и, ежели что, против нас тысячи воинов выставят.
Боевой Клык покивал озабоченно и перевел взгляд на Олега:
– А ты что скажешь, Полутролль? Ты ж по-ихнему балакаешь, слышал что?
– Насчет чего, князь?
– Ну вот сколько у города защитников наберется.
Сухов подумал, что лучше будет не зарождать в дружине напрасных надежд – меньше крови прольют, и своей, и чужой.
– Что тут скажешь... – протянул он. – Ромей варягу не противник, ясен пень, но это если один на один. А их тут такое множество, что они нас числом возьмут, трупами завалят. В городе постоянно находятся тагма схол, тагма экскувитов и тагма арифмы, еще и виглу сюда прибавьте, это стража ночная. А вне города служит тагма иканатов. Иканаты мешать будут и сопротивление окажут, но Халегу Ведуну они не станут серьезной помехой – все предместья будут ваши... наши, то есть. Но за городские стены великий князь не попадет – не научены мы пока стены рушить, а они у Миклагарда крепки.
– Это точно... – протянул Клык. – Ну ладно, служим далее, а на той неделе к морю двинем.
* * *
И опять Сухов загрузился проблемой, не поддающейся простому решению. Как ему быть? Главное, с кем? Крещение не только открыло ему двери Великой Константинопольской Церкви, но и наложило обязанности.
Человек десять из тех, что прибыли с князем Инегельдом, стали христианами задолго до похода – кто в Херсонесе был обращен, кто в свейской Бирке, а Стегги сподобился аж в Реймсе принять крещение, когда бывал там проездом. И крестики на шеях не выделяли гридней из общего строя, они по-прежнему служили своему князю-язычнику, пировали с ним, исполняли его приказы. Для них перемена веры не стала сменой вех, выбором иного пути. А вот Олег чувствовал свое отдаление от бывших товарищей. Между ними и им словно незримая стена выросла. Никто ее не замечал, кроме самого Сухова, но убеждение росло в нем и отвердевало: не быть ему более Полутроллем. Чувство христианского долга боролось в нем с чувством родства.
С одной стороны, эти веселые варвары-варяги были одной с ним крови, он испытывал к ним искреннее уважение и гордился принадлежностью к русской гриди. С другой стороны, гридни не задумаются даже, когда будут «зачищать» предместья Константинополя. От их руки могут полечь – и полягут! – мужчины и женщины, старики и дети. Вся Европа содрогается при одном упоминании норманнов и не делит «северных людей» на варягов и викингов, все они одинаково хороши. Жестоки и беспощадны.
И все же варяги – свои для него, а своих он предавать не намерен. Но и ромеи-христиане для него уже как бы не чужие. Елена... Игнатий... Тот старик-священник. Даже симбазилевс Константин.
В принципе, не порывы благородства руководили Суховым, не позывы к беззаветному служению. Если честно, Олега заботили не столько вопросы сбережения жизней населения «Царьграда», сколько собственное духовное благополучие. Ему хотелось сохранить в душе то состояние покоя, которое он обрел под куполом Софии, сохранить то хрупкое равновесие, когда ступаешь по лезвию бритвы между грехом и подвигом, и тебя не «ведет», не заносит. Ну и пусть... В конце концов, он в подвижники не записывался. Он обычный человек и одинаково способен исполнить и меру зла, и меру блага.
А наилучшим способом сберечь покой было бы крещение Халега Ведуна, всех князей, что с ним придут, и дружин их. Тогда бы долг и родство не противодействовали бы друг другу, а совместились бы... Хм. А разве это не достойная цель? Сближать империю и Гардарики, способствовать смягчению нравов и русов, и ромеев, помогать и тем, и другим не зло творить, а добиваться справедливости... Один он ни черта не стоит в этом деле, но разве Пончик будет не с ним? А Елена? Результатов они добьются мизерных, ну и что? С тем же успехом можно пихнуть землю под ногами, что изменит орбиту планеты, но на какую долю? И все же... На Руси уже стоят первые церкви, и число их будет расти вплоть до княжения Владимира. Хорошо это или плохо? Он задавал себе этот вопрос еще в «родном» будущем, но ответа не нашел. Он ругал попов за жадность, князей за жестокость, ибо крестили Русь огнем и мечом. Все так. Но есть ли иной путь? Язычество держится только по инерции обычая, по народной привычке, но оно отжило свое, как род. Пора давать ход новому. Чему? Выбрать вариант «И» – обратить Гардарики в ислам? Ну уж, нет уж! Пусть лучше православие...
С такими мыслями Олег шагал по улицам Эксокиония, западного района города, где в эпоху Феодосия селились готы.
Пройдя улицей Псамафилийской мимо монастыря Святого Диомида к форуму Тавра и свернув, Олег забрел в настоящее гетто, застроенное мрачными многоэтажками-инсулами. Дно Константинополя. Мрачные, сырые улочки, запакощенные донельзя, с рождения голодные маленькие оборванцы и их опухшие родители, вечно нетрезвые и ничего не требующие от жизни, кроме выпивки... При появлении Олега ребятня смолкала, а их папаши втягивали головы в плечи, уподобляясь нашкодившим котам. Но особой враждебности Олег не ощущал. Страх – да, был. Варанг все-таки. Хотя, если разобраться, этим-то чего бояться? Отбирать у них нечего. Лишать этих убогих их поганеньких жизней? Да кому они нужны...