Закон меча. Трилогия
Шрифт:
Глава 20,в которой Олега вознаграждает базилевс
Было очень рано, по улицам Константинополя еще витала сонная одурь, на востоке едва занималась заря, а в Палатии уже царила суета – наступал час утренней церемонии пробуждения базилевса и его явления подданным.
Сквозняки повсюду разносили запах догоравших фитилей. Утренний ветерок завевал в открытые окна, дотягивая запах амбры от лавок торговцев благовониями.
Олег, зевая, прошелся по залу, украшенному по обыкновению коврами, хоругвями и паникадилами. Блистали оружием протекторы, возносили знамена драконарии. Хрисотриклиний – восьмиугольный зал с куполом на шестнадцати колоннах – был полон народу, но Олега никто не теснил. Словно и на Сухова пал отблеск великой и грозной славы Халега Ведуна и его воинства.
Накануне состоялся силентий – тайное заседание синклита, где в присутствии базилевса Романа и послов князей русских были пурпурными чернилами прописаны кой-какие исторические документы и скреплены печатями из красного воска с выдавленными на них павлинами.
Казначеи, причитая над каждой номисмой, выдали откуп за смерть Халега, сына Ингоря, и варяги в тот же день подняли паруса. Русы – шелковые, а славины – холщовые. И убыли.
Дня три константинопольцы были взбудоражены, обсуждали великое событие, но память человеческая быстро стушевала горести и ужасы, и вот взбаламученная вода жизни снова потекла плавно, а тошные впечатления легли мутным осадком на донышки душ.
К Олегу протолкался сонный Ивор и спросил:
– А ты чего спать не идешь? Послов больше не ожидается!
– Да этериарху я занадобился, – досадливо сморщился Сухов. – У меня глаза слипаются, а он: «Подожди, подожди...»
– Служба такая, – сказал Пожиратель Смерти с сочувствием и двинулся к выходу.
Олег вздохнул и потер глаза. Спать хотелось ужасно.
– Олег! – донесся строгий голос Елпидифора. – Ступай за мной.
Недоумевая, Сухов пошел за этериархом, имевшим вид загадочный и таинственный.
В полутемном и пустынном коридоре Елпидифор обернулся к Олегу и сказал с придыханием:
– Сейчас ты будешь лицезреть базилевса, ибо в этот день назначена хиротония[137].
– Чья? – не понял Сухов.
– Твоя!
– Моя?!
– Да, да! Его Величество достойно оценил твои заслуги по убережению христианских святынь и хочет вознаградить тебя. Идем!
Обалдев окончательно, Сухов послушно потопал за своим проводником, пока они оба не оказались у серебряной двери в опочивальню Благочестивого. Придворные уже выстроились в два ряда, готовые желать доброго утра повелителю. Среди этих подхалимов блистала Елена Мелиссина, прекрасная и недоступная зоста-патрикия, «патрикия опоясанная». Ее стан, грудь и плечи обвивал лор – узкая парчовая полоса, золотая на голубом, а волосы были уложены в высокую, похожую на башню прическу прополому. Увидев Олега, зоста-патрикия ослепительно улыбнулась.
Тут уже суетились четверо веститоров-облачателей в белых плащах, откинутых за плечи. В руках они держали дивитиссий цвета персика.
Церемониарий прислушался. За серебряной дверью кашлянули, потом громко прочистили горло, словно подавая знак. И палец с большим перстнем трижды стукнул в дверь опочивальни. Веститоры встрепенулись, а папий, обернув краем красной хламиды руку, воздел ее и провозгласил высоким голоском:
– Веститоры!
Препозит Дамиан – здоровый, пузатый, розовый кабан, – повторил низким басом:
– Веститоры!
Облачатели внесли дивитиссий в императорскую спальню, и Олег увидел вялого Романа в тонком хитоне.
– Приступим! – пропищал папий.
– Веститоры, приступайте! – прогремел препозит.
Двое поднесли базилевсу серебряный таз, третий полил на руки Его Божественности из золотого кувшина, а четвертый вытер их полотенцем.
Потом наступила очередь скарамангия и дивитиссия, под конец облачения на базилевса накинули хламиду, тяжеленную от нашитых драгоценностей, и возложили лор.
– Препозит! – подозвал базилевс.
Дамиан совершил земной поклон и поцеловал край священной хламиды.
– Подведи ко мне варанга Олега!
Сухов приблизился, заколебался, но все же смирил гордыню и встал на колени, рукою касаясь пурпуровых башмаков, на которых жемчугом были вышиты кресты. «Потерпишь!» – сказал себе Олег.
Базилевс, сопя, поднял полу хламиды и накрыл ею Сухова. Запахло пылью и благовониями.
Роман I Лакапин возложил на Олегову голову пухлую пятерню и промолвил:
– Во имя Отца и Сына и Святого Духа... Властью, данной мне от Бога, посвящает тебя наша царственность в спафарии. Встань, спафарий Олег! Аксиос!
– Аксиос! – зашумели сановники, толпящиеся у опочивальни. – Аксиос!
– Аксиос! – произнес высокий звонкий голос Елены.
Сухов поднялся, оглушенный и малость растерянный. Он совершенно не знал, как ему быть и что делать, но базилевс избавил его от долгих размышлений – начинался малый выход, и Его Величество прошествовал мимо. Придворные гурьбой двинулись за ним, и вот уже густой голос препозита разнесся под сводами:
– Повелитель!
– Я так рада, – сказала Елена, подходя к Сухову, – я так счастлива... А ты?
– Не знаю, – честно признался Олег. – Я мечтал о возвышении, чтобы... Ну, чтобы хоть как-то сравняться с тобою...
Елена замотала головой и сказала, перебивая:
– Ты всегда будешь рядом со мною и выше меня, ибо ты мой повелитель, владыка души моей...
Олег ничего не ответил, только осторожно коснулся губами припухших губок Елены.
– Тебе надо переодеться, спафарий, – сладко улыбнулась Мелиссина и взяла со скамьи, где недавно лежал императорский скарамангий, сверток с одеждой, положенной Олегу по рангу.
Сухов натянул хитон с красным украшением на груди, а сверху накинул синий сагий. Сбросив сапоги, он переобулся в мягкие кампагнии – как легко ногам!
– Ну, как я тебе?
Елена Мелиссина взяла Олега за руки и сказала с чувством:
– Ты – самый красивый, самый лучший, самый родной для меня и любимый человек. А я – самая счастливая женщина! Олежек... я правильно уменьшила твое имя? Скажи, как по-вашему звучит титул спафария?
– Меченосец, – ответил Сухов.
– Я верю, мой меченосец, что это была не последняя твоя хиротония. Ты поднимешься на высоту, путь к которой одолевают немногие. Но тебе дано достигнуть большего, я знаю это, чувствую... Пошли домой?