Закон меча. Трилогия
Шрифт:
– Да нет, – сказала Мелиссина, ловко обрабатывая ему рану, – мы серьёзно.
Камилл настороженно оглядел лица окружающих.
– Сила нужна, – опасливо сказал он. – И власть немалая.
– Сила скоро прибудет, – проговорил Котян значительно, – а власть… – печенег указал на Сухова. – Перед тобой имперский магистр, спаситель короля Гуго и разоритель Неаполя!
– Бек! – нахмурился Олег. – Болтаешь много.
– Да ладно! – отмахнулся Котян. – Ему тут ещё денька два отлёживаться, кто узнает? А потом подойдёт флот…
– Вы – магистр?! – вытаращился Камилл.
– Магистр, магистр… Тарвел, подогрел бы вина, что ли. Не поедим, так хоть согреемся.
– Уже!
Булгарин снял с костерка кувшин с парящим вином.
– Пейте неразбавленным! – ухмыльнулся он, подавая сосуд Сухову.
Магистр сделал несколько хороших глотков и передал кувшин Елене. Женщина отпила слегка и, поддерживая голову Камилла, угостила его.
– Не знаю, – пробормотал тот, отпыхиваясь, – умно я поступаю или глупо, но открою вам тайну… – выждав паузу, он торжественно заявил: – Я – егошуит!
– Его… кто? – не разобрал Котян.
– Егошуит! Еретики мы, гонимые, нас с полтыщи наберётся по всему Риму.
– Можно полюбопытствовать? – спросил Олег старикана. – В каком вы сане?
– Я епископ, – мягко улыбнулся отец Камилл. – Но обошелся без папского рукоположения. Наша община избирает духовное начальство поднятием руки, как и восемьсот лет тому назад. Помогают мне пресвитеры и субдиаконы, диаконы и диакониссы. Мы вместе молимся и вместе трудимся, а по воскресеньям собираемся на общие трапезы-агапы, где я раздаю хлеб, преломленный диаконами…
– Папа, конечно, числит егошуитов в еретиках?
– О, мы многажды погрязли в ересях… – усмехнулся отец Камилл. – По его, разумеется, мнению! Егошуиты, например, согласны с Оригеном в том, что ад не может быть вечным. Бесконечная длительность осуждения зла противоречит всемогуществу Бога… Мы также придерживаемся учения монаха Пелагия, отрицавшего первородный грех. А раз не было грехопадения, то и люди не отягощены виною. Следовательно, крещение не искупает грех первородства, оно лишь приобщает верующего к жизни общины, к вступлению на путь добрых дел.
А вот Августину всё человечество представляется совокупно ответственным за грехи Адама, в силу как бы органической порочности, что передаётся от отца к сыну через зачатие. И, стало быть, даже для семейного человека плотское желание есть похоть неуёмно греховная…
– Августин был больным человеком, – вставил Олег, – с искривленной психикой.
– Верно, но сколько ж его концепции спровоцировали человеческих катастроф, мучений и горя! А посему егошуиты против учения Августина, этого «отца церкви». Зато мы разделяем воззрения священника Ария, верно понявшего неравносущность Бога и Иисуса. Егошуа Назорей был рожден человеком, в том и сокрыто величие жизни Его, что Бог дал воскреснуть Ему! В том пример людям! Истинно говорю вам – нет смысла в том, чтобы провозглашать Егошуа сыном Бога. Ведь такое утверждение сразу умаляет подвиг Его жизни и удаляет момент чуда! Где ж удивительное в том, что Сын Божий воскрес?! У него ж божественная природа, для Сына Божия Воскресение так же обычно, как для нас – пробуждение ото сна… – Ослабев от говорения, отец Камилл передохнул, хрипло дыша и облизывая губы, а после продолжил: – Егошуиты согласны и с выводами епископа Нестория, утверждавшего, что Мария не может быть почитаема как «Матерь Божья», ибо она есть всего лишь «мать Христа», смертного, как и все другие… И не мы ли по праву можем называться христианами? Ведь мы, и только мы исповедуем те начала веры, за кои принимали смерть великомученики и святые в правление Нерона! Потому и обрушиваются на нас гонения, что вера наша еретическая – только не в ругательном смысле, а в первоначальном, ведь hairesis – это «особые вероучения»… От них и родится истина!
На этом месте отец Камилл закряхтел в совершеннейшем смущении.
– Ох, простите ради бога! – сказал он, прикладывая к сердцу пятерню. – Увлёкся!
– Блаженны увлечённые! – ухмыльнулся Олег.
– А я лишний раз уверился в том, – торжественно сказал отец Камилл, – что встретил вас единственно Божьим наущением! – Он неуверенно осмотрелся и понизил голос: – Скажите, Олег, а велик ли флот ваш?
– Семь больших кораблей и тысяча бойцов. Ну, не полная тысяча, поменьше, но зато воины – лучшие, какие только есть.
– Ничего себе… – проговорил отец Камилл и подался к Олегу. – Тогда помогите нам! Что хотите, берите, но поспособствуйте сохранению общины! Сил наших больше нет эту муку терпеть! Мы ж ничего такого не просим, только дайте нам жить спокойно. Не дают!
Олег подумал.
– Вот что, – сказал он. – Варяги – это не добренькие дяденьки, что поддерживают слабых и убогих, они – воины. Хотите, чтобы варяги вам помогли? Отлично. Тогда помогите им!
– А как же! – радостно вытаращился отец Камилл. – Поможем! Обязательно поможем! Людьми, делами, всем!
Сухов задумчиво почесал в затылке. У него не пропадала надежда на приход друзей, но можно ли было рассчитывать на это? В любом случае, даже если Инегельд приведёт дружины под стены Рима, скольких ярлы недосчитаются после атаки? А вот если подсобить своим изнутри, с помощью егошуитов, составив из них «пятую колонну»… Это же совсем другое дело!
Олегу всегда претило числиться в спасаемых, он не терпел быть тем, кому оказывают помощь и поддержку, ибо это ставило его в унизительное положение слабого. Но если использовать егошуитов… Да, да, именно использовать! Биться с Альберихом за этих еретиков он не станет, а варяги – тем более, но вот устрашить этого «государя всех римлян» было бы полезно.
– Хорошо, отче, – сказал Сухов, – я согласен. Вы где проживаете в этом граде греха?
– На Эсквилине, сыне.
– Будете показывать дорогу.
Олег накинул рясу и опустил капюшон. Тарвел с Котяном устроили носилки из пары копий и потащили на них увесистого Камилла, а Органа с Кувертом были на подхвате.
Продравшись через заросли, беглецы, ставшие заговорщиками, выбрались на Длинную улицу, с неё поднялись на Альта Семита – «Высокую тропу», проходившую по гребню Квиринала. Здесь они застали примету смутного времени – горел большой трёхэтажный дом. Простояв столетия, он лишь обветшал, но людское недомыслие погубило его в одночасье.
Балки и перегородки полыхали, как дрова в печи. Пламя с грозным гулом вырывалось изо всех окон, закручивалось языками в прорехи черепичной крыши. Вот кровля зашевелилась – и провалилась внутрь. С грохотом пошли рушиться перекрытия – в небеса поднялся копотный «гриб» из искр и дыма. Стены простояли недолго – стали складываться и валиться, этаж за этажом.
– Прах к праху, – пробормотал Котян и воскликнул: – О, смотрите! Носилки!
Действительно, неподалёку от пожарища лежал перевёрнутый паланкин. Шторки с него были содраны, а рядом лежал, раскинув руки, бывший хозяин паланкина – раздетый догола и со множеством ран и увечий.