Закон моря
Шрифт:
Катер лёг на обратный курс.
Атака лодок продолжалась. Устилая поверхность моря пенистыми узкими дорожками, с различных румбов проносились торпеды. Катер с трудом поспевал отбуксировывать их на «Медузу».
К вечеру, когда торпедные стрельбы уже подходили к концу, неожиданно налетел тугой нордовый ветер, взметнул на палубу хлесткие гребни, ошалело завыл в широких раструбах, с присвистом ухнул в покатый козырек рубки.
В Беринговом море по осени шторм зачастую налетает внезапно, набирает силу в считанные минуты.
Катер, зарываясь носом в волну, ощупывал
Лейтенант Буров, продрогший, смертельно уставший, стоял на мостике и до рези в глазах вглядывался в ухабистую, ревущую поверхность. Катерники, удерживаясь за поручни рубки, напряжённо следили за скачущим по чёрным волнам лучом прожектора. Времени оставалось в обрез: после всплытия торпеда могла удержаться наверху не больше сорока минут...
К последней торпеде катер подходил дважды, и дважды Буров не решался застопорить ход, проскакивал мимо. Торпеда то проваливалась вниз и исчезала из виду, то вдруг взметывалась на гребень волны и начинала хищно рыскать по сторонам оголённым наполовину, скользким, блестящим корпусом. Малейшая неточность при подходе к ней могла стать роковой.
Буров ни на секунду не снимал окоченевших рук о машинного телеграфа, обозлённо глядел на торпеду, которая, словно разыгравшийся дельфин, металась в нескольких метрах от борта. Выхода, казалось, не было. Буров как-то сразу почувствовал себя слабым, неумелым человекам, которому по ошибке доверили непосильное дело. И ещё он почувствовал, что скисает, что наступает апатия. Это было опасно — он понимал. Озлобляя, лезли в голову слова комдива: «Я вижу... всё вам кажется скучным, будничным. Подавай вам такое, где бы можно было размахнуться во всю ширь на первом году службы: мол, не глядите, что только из училища...»
«Проклятие! — выругался про себя Буров. — Неужели так вот, с первого раза, с первого настоящего дела такой позор? Держись тут эта дьявольская торпеда месяц, год — ни за что не ушёл бы, пока не взял. Но ведь через полчаса она нырнет на пятисотметровую глубину. Тогда конец!.. Значит, остаётся одно».
Он перевёл рукоятки телеграфа на средний, чтобы развернуться и сделать новый заход. Бросил рулевому:
— Подходите вплотную, Грачев! Слышите? У нас есть ещё полчаса. Мы возьмём её! Смелей, Грачев!
— Разобьём катер! — крикнул сквозь ветер рулевой.
— Мы должны взять её, слышите? Во что бы то ни стало! — Буровым уже не разум владел, а какая-то ярость нахлынула на него.
— Есть, подходить вплотную! Брызги хлестали Грачева по лицу.
На эсминце торопливо заморгал прожектор: «Командиру катера. Немедленно доставить торпеду на «Медузу». Адмирал».
Откуда-то из темноты вынырнул боцман. Он впрыгнул на мостик, крикнул Бурову:
— Левый раструб сорвало волной! — Согнулся на миг под взлетевшим над палубой гребнем и ещё ближе придвинулся к Бурову. — Товарищ командир! Торпеду так не достать! Не достать, вы же видите сами!
— Другого выхода нет! — зло выкрикнул Буров. — Всех на левый борт с отпорными крюками! Живо! И дайте ещё запасной прожектор!
— Есть выход! Надо попытаться!
— Где он? — сердито отмахнулся Буров. — Где он, ваш выход?!
— Заходите с наветренной стороны и держитесь метрах в десяти от неё! Попробуем по-иному взять!..
Буров не понял, что значит «по-иному». И опять накатила эта чертова апатия: всё стало для него пустым, безразличным, и словно уж и не ему, а кому-то другому нужна была теперь эта дурацкая торпеда. И только одно оставалось ему понятным и важным, от чего он ни за что бы не отступился, — не показать боцману, матросам, что он, лейтенант Буров, чего-то недопонимает, чего-то не умеет... Потом, после можно будет самому разобраться во всём, но сейчас... Ах, как не повезло ему с первого же раза! Какая досада!..
— Разрешите, товарищ командир? Есть же выход! Буров вздрогнул.
— Времени нет, боцман. Живо на бак! Всех на правый борт!
Боцман вдруг взял его властно за локоть и надвинулся вплотную.
— Со следующего захода будет поздно. Утопим торпеду!
— А так? — Буров заколебался. — А так, с твоим выходом? — Он и не догадывался даже, о чём говорит боцман. Но времени не оставалось.
— Так вернее, товарищ командир!
— Добро! — Буров провёл ладонью по мокрому лицу, взглянул на него с доверчивой надеждой и ещё раз выдохнул: — Добро, боцман! Действуй!
Через минуту катер, вздрагивая корпусом от ударов волн, застопорил ход метрах в десяти от торпеды. И вдруг Буров увидел, как чья-то крупная фигура в робе, опоясанная пробковым поясом, метнулась за борт. Широкий луч прожектора скользнул следом за ней — от самого борта к торпеде.
В яркой ухабистой полосе, дымящейся водяной пылью, то ныряя в валы, то взлетая на них, к торпеде размашисто плыл боцман. Ему сразу же удалось пробиться почти наполовину вперёд, но вдруг его занесло на взметнувшийся косматый гребень и швырнуло назад, к самому борту.
— Трос! Трос выбирай! — закричал кто-то с бака. — Держись, боцман!
— Ноги в борт, Семен! — Грачев, перегнувшись с мостика, отчаянно размахивал руками. — В борт, Сема, в борт!
Буров увидел боцмана совсем близко. Согнувшись скобой, Лопатин ногами и руками успел упереться в борт. Волна накрыла его сзади, подмяла под себя, и казалось, вот-вот вдавит в корабельную обшивку. Катер осел под её ударом. Она с ревом перекинулась через палубу, а боцман, выдержав чудовищной силы напор, выбрав момент, оттолкнулся от борта и уже вновь пробивался к торпеде.
В эти долгие минуты Буров, растерянный, поражённый увиденным, проклинал себя за то, что разрешил боцману пойти на такой риск. Проклинал, хоть и не мог такого предположить... Слишком близкой, ощутимой была теперь опасность, чтобы он мог не думать об этом. Ему казалось, что сам он никогда бы не решился вот так, без крайней нужды, один на один схватиться с дикой стихией. Но в отдельные мгновения он забывал обо всём: какой-то яростный, хмельной порыв зажигался в нём самом, и ему хотелось крикнуть ревущему морю: «Нет, не возьмёшь! Семена Лопатина не возьмёшь!»