Закон Ордена
Шрифт:
Кестель удостоверился в том, что надежно связал Алию, затем провел рукой у себя по груди – проверил, не ранен ли. И выругался.
Он вернулся туда, где лежал паяц, посмотрел наземь, не отрывая взгляда от земли, прошел туда и сюда.
– Потерял что-то? – спросила Алия.
– Оставайся на месте. Не пробуй ничего странного, – всматриваясь в землю, ответил он.
– Ты носил на шее что-то ценное?
Он глянул на Алию, а та сощурилась, присматриваясь.
– Ты что же ты потерял?
Он вдруг заметил, наклонился, подхватил небольшой кулон на тонком ремешке и поспешно спрятал в карман, а потом взялся за мешок.
– Ну, пошли, – приказал Кестель.
Она пошла и не оборачивалась, молчаливая и задумчивая.
Когда они скрылись за деревьями, лес замер, и только птицы пели про скорую осень. Недавний бой никого особо не интересовал.
Паяц вспомнил о том, что у него нет сердца, и медленно поднялся с земли.
Близ полудня путники вошли в Клоокблок, исключительно уродливое местечко с кривыми, плотно посаженными каменными домами, с улочками узкими и неровными, будто зимние тропы в лесу. Алия уже бывала тут. Многие знали ее. Она шла молча, выглядела побежденной и покорной в глазах горожан, подглядывавших из несуразных кривых окон. Солнце блестело на металле парапетов, разлитых помоях и потных лицах.
Кестеля толкнул стремительно бегущий мужчина в фартуке портного. Бегущая девица с корзиной яблок споткнулась, яблоки рассыпались, но девица и не думала их поднимать – юркнула в ближайшую калитку.
Кестель осмотрелся. Толпа расточалась, люди убегали во все окрестные заулки. Кое-кто с ужасом глядел в небо.
Кестель стиснул Алие руку.
– Осторожнее! – буркнула та. – Останутся синяки.
Он потянул ее в сторону в то самое мгновение, когда из боковой улицы неспешно выехала всадница, вся в алом и серебряном, с лицом, закрытым капюшоном плаща.
Кестель отвернулся. Он знал, чем грозит задержать взгляд на этой женщине дольше чем на мгновение, достаточное для распознания в незнакомке маддоны. Но Алия пялилась без стеснения и не думала отворачиваться.
– С ума сошла? – прошипел он, притянул ее к себе, силой повернул голову.
– Впечатляет, правда?
– Не провоцируй ее. Не надо выпендриваться передо мной.
– Прости, перед кем?
– И их не провоцируй!
Будто в ответ на его слова, разлилось мелодичное пение птиц амвари. Немногие птицы пели так красиво – и были настолько же опасными. Люди называли их небесными пираньями.
Алия перестала вырываться, уткнулась лицом в ладонь Кестеля и закрыла глаза, словно от удовольствия.
Маддона неспешно проехала рядом и скрылась из виду, а с тем утихло пение птиц. Люди выходили из ворот и калиток, улица ожила. Но никто не вспоминал о женщине, от которой только что прятались.
Алия Лов интересовала их гораздо больше, хотя на нее тоже не особо пялились. Маддоны частенько заглядывали в местечко, люди научились жить с ними. Немногие пожелали бы заговорить о маддонах. Алия, однако, пожелала.
– Разве тебя не интересует, что за лица под капюшонами маддон? – спросила она, когда Кестель наконец отпустил ее.
– Нет. Совсем.
– Может, их лица прекрасны, как у ангелов, и они ревниво берегут свою красоту, а может, их лица страшней и уродливей, чем у сельских ведьм, и это великая тайна?
– Пока у них эти сумасшедшие птицы и пока маддоны не мешаются в мою жизнь – мне целиком наплевать.
– А откуда ты знаешь, что они не мешаются в твою жизнь? – спросила Алия. – А вот птицы сумасшедшие, это да.
Кестель видывал глупцов, захотевших раскрыть тайну маддон. Глупцам казалось, что можно выследить, откуда маддоны являются и куда направляются, или хотя бы заглянуть под капюшон.
Птицы замечали и переставали петь, а затем выедали несчастному глаза и лицо, отравляли тело. Глупцы умирали в страшных мучениях. Страдальцев приканчивала городская стража, а иногда и сами горожане, в особенности по ночам, когда вой умирающих пугал детей.
А сами птицы никогда и никого не убивали. Они были орудием кары, ужасом с небес. Пусть философы твердят что угодно, но безоглядная жестокость – всегда эффективное средство подчинять и править.
– А, так тебя просто не интересуют маддоны. Ты боишься смотреть на них, не знаешь, кто они и зачем их стерегут птицы, и не интересуешься. Надо же.
– Может, они вовсе и не красивые, и не уродливые, – сказал Кестель. – Может, они просто никакие, и в том вся их тайна.
– Может, и никакие, – согласилась Алия.
Сказала она это будто между прочим и, если бы Кестель не глядел на нее, то ничего бы и не заметил. Алия смотрела туда, где скрылась маддона, глазами, полными тоски и боли.
Словно Алия знала, что маддоны вовсе не никакие.
Глава 4
Кестель снял комнату в первом же попавшемся постоялом дворе, а потом повел Алию в шинок – обычный, даже приятный, хотя и не такой чистый, как Багровая корчма по ночам, с рядами испятнанных неприглядных столов и таких же скамеек.
В эту пору дня клиентов было немного: четверо рыцарей в стеганках, пара купцов, женщины, причем одна уже на сносях. В углу оживленно спорили несколько мещан и высокий тощий мужчина, одетый по обыкновению мелких магов так, чтобы придать себе веса в глазах зевак. Он чванился будто павлин и живо размахивал руками. Мещане то и дело хохотали.
У стены сидела в одиночестве странная особа в грубом панцире из рыбьей чешуи и маске трески, обычно скрывающей лица безумцев. На столе перед особой стоял кувшин с медом и кружка. Каждый раз, желая отхлебнуть, женщина аккуратно приподнимала маску.
Алия жадно поедала баранью потравку и запивала пивом. У Кестеля не было аппетита.
– Боишься? – спросил Кестель.
– Чего?
– Арены.
Алия хмыкнула.
– Кто-то уж очень хочет доставить тебя туда. Столько труда и денег… как думаешь, зачем?