Закон парных случаев
Шрифт:
Бред, сказал Ванька. Элементарный вопрос фиксации. Две одинаковые рыбы, проплывшие мимо иллюминатора батискафа. Ну, пусть даже так. Пусть бред. Я согласен. Лишь бы этот бред помог мне узнать правду. Беда в том, что сейчас я не вижу этих рыб. Потому что сижу к иллюминатору спиной. К тому же рыбки эти одинаковые проплывают не взявшись за ручки, а с интервалом лет так в двадцать.
Я снова и снова мысленно прокручивал события последних недель, пытаясь хоть как-то сопоставить их с известными мне фактами из прошлого. Но ничего не получалось.
– Выходим, - открыла глаза Женя.
Станция называлась «Пионерская», и я снова вспомнил рассказ знакомого эмигранта про
Если в центре я еще худо-бедно ориентировался, в основном благодаря карте, то новые районы наводили на меня тоску своими огромными пространствами и непостижимой одинаковостью. А вот Женя оглянулась, что-то сообразила, и через несколько минут мы уже сидели в маршрутке, а еще через пятнадцать уже вышли у новых домов с зелеными крышами.
– Нам туда, - Женя уверенно махнула рукой в сторону крайнего дома, и я снова пожалел, что ее не было со мной, когда я бегал, высунув язык, в поисках клиники, где работала батина сестра.
– Наверно, здесь тебе лучше самому, - сказал Ванька, когда мы оказались у нужного парадного.
– Да, Мартин, иди один, - поддержала его Женя, падая на скамейку и вытягивая на дорожку ноги в своих жутких ботинках. – А мы здесь посидим. Только не говори, что ты – сын. Скажи…
– Скажи, что ты дальний родственник. Из-за границы, да? Приехал – и вот ищешь родню, а найти не можешь, - предложил Ванька.
Я набрал на домофоне номер квартиры. Раздался противный писк.
– Кто? – спросил старческий голос.
– Я ищу Пушницких, - прокричал я в решетку переговорного устройства. – Они здесь живут?
– Живут. А вы кто?
– Я родственник Вероники Аркадьевны Закорчевской, вашей бывшей соседки. Хочу с вами поговорить.
– А откуда я знаю, что вы не налетчик? – помолчав, вполне резонно поинтересовался голос. Я не знал, что ответить. – Хорошо, стойте там, я спущусь.
Вопрос был резонный, а вот действие – не очень. Что помешало бы, как он выразился, налетчику выманить его таким образом из квартиры, подкараулить в парадном, отобрать ключи и обчистить квартиру?
Ванька с Женей с интересом смотрели на меня.
– Пошли вон, - зашипел я. – Испугаете деда. Идите на другую скамейку.
Они встали со скамейки и с оскорбленным видом пошли к детской площадке. Во мне шевельнулось легкое облачко ревности, но я тут же его прогнал.
Через несколько минут дверь открылась, появился высокий подтянутый старик с пышной гривой совершенно седых волос. На нем были темно-синие джинсы и клетчатая рубашка. В руках он держал связку ключей и футляр с очками.
– Это вы? – спросил он, усаживаясь на скамейку.
– Я.
– Садитесь, - старик похлопал сиденью рядом с собой. – Значит, вы родственник Вероники Аркадьевны? И чем я могу вам помочь? Мы не виделись с ней с тех пор, как она переехала. Уже семнадцать лет. Я и не сообразил даже сразу, кто это.
– Скажите, - я вдохнул поглубже и словно в реку с обрыва прыгнул, - вы знаете, что случилось с ее дочерьми?
63.
– Скажите, чтобы купить вот этот охотничий нож, нужно какое-то разрешение?
Могучих габаритов парень нехотя оторвался от красочного каталога:
– Охот-билет? Разрешение на охотничий огнестрел?
– Да-да, конечно, сейчас, - он похлопал себя по карманам, нахмурился. – Черт, в куртке оставил. Придется завтра.
– Приходите, - равнодушно кивнул продавец и снова погрузился в каталог.
Он вышел на улицу. Смешно. Для покупки небольшого охотничьего ножа нужно сначала вступить в охотничье общество, получить разрешение на приобретение гладкоствольного или нарезного оружия и только потом… А в соседнем магазине лежит кухонный нож, которым слона можно завалить.
Разумеется, никакого охот-билета у него не было. И в магазин он сунулся из чистого любопытства. Опасаться? Чего? Теперь ему уже никто и ничто не помешает. А что будет потом – какая разница?
Нож, которым он убил Камила, года три назад ему всучил на улице сумочный торговец. Пристал, как репей: купите, рекламная акция, скидка, незатупляющийся нож. Он и купил зачем-то. Это было какое-то… предзнание: нож понадобится.
Почему нож? Почему не пистолет? Он ведь умел стрелять, даже неплохо, в университетских соревнованиях участвовал когда-то. Но ведь пистолет надо было еще найти. Деньги заплатить, которых у него никогда не было. Потому что уходили почти полностью на оплату съемной конуры, в которую пришлось переехать, когда вернулся с зоны мамочкин муж. Его третий по счету отчим. Правда, предыдущие были неофициальные, а этого мама почему-то нежно любила. Еще до его отсидки зарегистрировалась с ним в загсе и даже в комнату прописала. А тот, откинувшись, быстренько ее в гроб свел своими пьянками и дебошами. И ему посоветовал держаться подальше, если жить хочет. Вот и снимал он на 7-ой линии крохотную квартирку во флигеле, настоящую «тещину комнатку» с видом на глухую стену соседнего дома, уже пятый год.
Да и потом нож… В этом был какой-то почти мистический смысл. Ведь то, что сделала Ольга, разрезало его жизнь на две неравные части – «до» и «после». Как ножом разрезало.
Зачем, спрашивается, он бросил тогда нож к ногам мальчишки? Сколько ни задавал он себе этот вопрос, ответа на него так и не смог дать. Теперь надо было искать новый - не тот жалкий складной ножичек, который он носил в кармане. Он не мог позволить себе еще раз ошибиться – как с Ольгой.
Сегодня он будет ждать ее сына у калитки. С ножом в рукаве. Просто подойдет и приставит лезвие к его боку. Странное дело, какими сговорчивыми становятся люди, почувствовав на коже холод стали. К тому же парень – трус, он прочитал это в его глазах, когда тот стоял и молча смотрел, как убивают его мать и отца, не в силах пошевелиться. Ольга уже не в реанимации, ее перевели в обычную палату. Вот туда они и пойдут. Вместе. Даже если там есть охрана – что они могут сделать? Ведь не захотят же они смерти заложника, правда? Он зайдет с парнем в палату, запрет дверь. И убьет – сначала его, потом ее. А потом… А не все ли равно, что будет потом? Наверно, опухоль разрушила в его мозгу тот участок, который отвечал за самосохранение. Он боялся только одного – не успеть. Не смочь. А смерть – что ж, он ждал ее. И, может быть, потом, когда они оба, Ольга и ее сын, будут мертвы, он взмахнет рукой и легко перечеркнет все. Наверно, это будет больно. Но недолго…
Он просто зашел на больничный пищеблок – зашел через открытую во двор дверь, как будто так и надо было. Прошел по коридорчику, заглянул в большое помещение, откуда сильно пахло пригоревшей кашей. Толстые тетки в несвежих халатах мешали что-то в огромных баках на плите, резали огромными ножами овощи на огромных досках. Дальше по коридору обнаружилась посудомоечная, где не было ни души. У входа стояла тележка, заваленная грязной посудой.
Из кухни выглянула повариха с полотенцем в одной руке и длинным хлебным ножом в другой.