Закон подлости гласит...
Шрифт:
— Зато мне хорошо, — ответила я, наслаждаясь мучениями домомучительницы. Я занесла все вещи, разложила по полочкам, починила дверь, чтобы она худо-бедно закрывалась. Перебирая вещи, я застыла на месте. Альбом пропал.
Глава одиннадцатая… покой — это очень хитрый предмет. То он если есть, то его сразу нет!
Лучший способ до кого-то достучаться — стучать по голове.
Я обыскала все. Даже придомовыми кустами шуршала несколько раз, пытаясь разглядеть в пожухлой листве потрепанный коричневый переплет. Но, увы. «Нас обнесла инквизиция!» — заметил демон. — «Кому жаловаться?». «Ну зачем так плохо говорить о людях!» — возмутился ангел. — «Альбом — то не наш? Из нашего здесь только ботинки — сникерсы!». «Так или иначе, альбомчик
В полдень два мастера вставили мне новое стекло, которое обошлось мне в двадцать эрлингов, а я задумалась о новом замке и генеральной уборке. С ведром и тряпкой я ползала по полу в своей комнате, сметая паутину и выгребая залежи пыли из-под кровати. Судя по найденному клоку волос, у кого-то был активный период линьки. Среди пыли я нашла две бусинки сомнительно ценности, огрызок карандаша, эрлинг и несколько смятых бумажек. Бумаги я никогда не выбрасываю, ибо опыт погружения в картофельные очистки и прочие отходы жизнедеятельности по плечо, ради поиска квитанции, в которую один ленивец завернул шелуху от семечек, уже был. Мокрыми руками я развернула листок и почувствовала непреодолимое искушение завернуть его обратно. Я дернулась и осмотрелась по сторонам так, словно случайно кликнула на баннер, а теперь у меня настоятельно интересуются, есть ли мне восемнадцать и не хочу ли я оформить платную подписку, а позади меня беззвучно, как шпион подкрался суровый и беспощадный начальник с журналом учета рабочего времени.
Я осторожно посмотрела на картинку, понимая, что с такими талантами можно было издавать местный журнал «Плейбой». Ругаясь, плюясь, возмущаясь, жители проклинали бы редактора, а сами тихонько покупали бы «для личного пользования». Я сразу представила себя главным редактором этого скандального издания, купающегося в роскоши. Газета «Очевидное — невероятное — мозгами простого смертного необъятное» уже есть, газета «Как страшно жить!» — тоже. Есть даже желтая пресса, в которой я имею наглость работать, а вот издания для взрослых нет! Дух авантюризма требовал срочного заполнения информационного вакуума. Нет, конечно, можно было бы для начала потренироваться на огурцах и помидорах. «Бабушкины рецепты» с кроссвордами на последней странице и гороскопом, составленным на коленке, сулящим успех и счастье на ближайшую пятилетку всем и сразу — это хорошо, но душа просила чего-то масштабного и грандиозного. Я уже видела себя королевой империи бумажного разврата. Я отгрохаю себе особняк, заведу несколько художников с больной фантазией, договорюсь с типографией и попытаюсь не дрогнуть под пристальным взглядом цензуры. «Молись и кайся, «сестра моя», «дво-ю-род-ная…». Есть у меня подозрение, что из его кабинета я выйду седой. Откуда у меня будет торчать первый выпуск моего «журнала», я не хочу даже представлять. Страшно то, что мне это может понравиться…
Я еще раз взглянула на художественную эротику с изображением знакомой пары, а потом застыла в нерешительности, выбросить или нет? Листик был явно вырван из альбома. Так что мне еще повезло, что кому-то достались лишь цензурные картинки для ознакомления. Второй листочек тоже был из альбома. Здесь было все вполне цензурно. Он стоял рядом с ней в черном плаще и маске, расстегнув верхнюю пуговицу ее платья, и перчаткой нежно гладил ее шею, склонившись, словно для поцелуя, слегка приподнимая маску. Так, что это было? А что это у меня пульс так участился, словно я только что сдала норматив по физкультуре? Это что? Заразно? Передается по наследству вместе с домом и именем? Руки мыть уже поздно, надо думать? А если с мылом, три раза?
Третий листочек был почеркан. На нем красовались какие-то многоярусные и заумные формулы и нечитаемые обрывки слов.
Справившись с косметической уборкой, я отправилась в редакцию, узнать последние новости. На всех углах висел невнятный портрет какой-то девушки с «рыбьими глазами» и надписью «Внимание! Розыск!». Я подошла и вчиталась. «Пропала Ада Бернс, восемнадцать лет. Рост, вес, цвет платья. Особых примет — нет. Всем, кто хоть что-то слышал о ней — сообщить в Магистрат по месту жительства или напрямую инквизиции!» Нет ни татуировок, ни шрамов, ни пирсинга, столь удобных для опознания тела по частям. Я тоже как-то не позаботилась о том, чтобы наколоть себе бабочку на попе и иероглиф на спине, поэтому чья бы корова мычала.
Я пришла в редакцию, чтобы тут же с порога получить партийное задание.
— Очередная жертва маньяка! — вздохнул редактор, демонстрируя знакомый портрет на главной странице «Справедливости и закон». Интересно, найдут ее живой или нет? Вот бы нам что-то узнать! Напоминаю, с тебя еще два интервью.
Я быстро прошуршала подборками газет конкурентов, дабы посмотреть аналогичных «пропаданок» и выявить некоторую закономерность. Мною было найдено восемь таких объявлений с портретами. Трех нашли мертвыми, пятерым повезло, но девушки ничего не могут вспомнить и рассказать.
Итак, что мы имеем! Девушки от шестнадцати до двадцати трех. Я выдохнула с облегчением, ибо я старше. Рост, цвет волос, цвет глаз, вес — ничего не совпадало. Ни цвет одежды, ни какие-то другие признаки не давали мне зацепки о том, почему именно они? Все девушки были из разных семей, из разных районов и характеризовались как законопослушные и всецело положительные.
— Мы должны написать о похитителе! — заметил редактор, глядя, как я раскладываю портреты по хронологии. — А у нас нет ничего, что могло бы пролить свет на его личность! Нет никакой новой и интересной информации! Он уже три года орудует в городе, и три года его не могут поймать и вычислить.
— Молодец, — вздохнула я, догадываясь, кто может пролить свет, и кого можно раскулачить на пару рапортов.
— Ну напиши какую-нибудь статью предупреждение! Хоть что-нибудь! А то все пишут, а мы — молчим! — вздохнул редактор, демонстрируя «вражескую» писанину и описывая всеобщий ажиотаж вокруг любимой темы. — Короче, подумай до вечера. Если что-то разнюхаешь раньше — жду! Кстати, Анабель, ты — просто находка для нашей газеты. После твоей зауми про «магию» и обливания грязью инквизиции, ты наконец-то выписалась! Видишь, я был прав, когда писал тебе, что просто нужно смотреть на проблему непредвзято. И я приятно удивлен, что у тебя получается. Такое чувство, что ты просто рождена для журналистики! Ладно, все, иди, давай.
Я зашла в магазин всяких механическо-магических безделушек. За натертым и бликующим от полироли прилавком стоял солидный продавец, задумчиво, разглядывая магические часы, которые идут не против часовой стрелки, как здесь принято, а по часовой. Вместо цифр были точки и черточки.
— Эм… Здравствуйте, мадемуазель… — задумчиво пробормотал продавец, расстроенно глядя на явный брак.
— А сколько стоят такие часы? — спросила я, следя с ностальгией за привычным ходом времени.
— Это — брак. Не продается, — покачал головой продавец, с сожалением глядя на милейшие часики. — Попробуем отдать мастеру для перенастройки, но боюсь, что не поможет.
— А можно я их куплю! Они просто идут в другую сторону, я так понимаю, но не отстают? — оживилась я, словно только что получила весточку из дома. — А замки у вас есть? Надежные?
— От пять эрлингов, — вздохнул продавец, глядя на меня. — Часы отдам за…эм., три эрлинга, хотя такая же модель стоит десять. Замки…замки… Вот замок, который начинает громко кричать, когда его пытаются открыть отмычкой. Вот замок, который в случае попытки взлома раскаляется добела и обжигает незадачливому вору руки. Вот — отличная модель, которая узнает хозяина и открывается только по отпечатку пальца. Рекомендую. Если отпечаток пальца не совпал, он кричит: «Воры!». Есть замок, но он дорогой, я бы даже сказал, что это — лучшее их того, что я могу предложить, который открывается после того, как ты ответишь на его секретный вопрос. И это помимо ключа. Сначала открываешь его ключом, потом отвечаешь на секретный вопрос. Есть замок, кстати, остался последний, все раскупили, он реагирует на…