Закон подлости гласит...
Шрифт:
— И все-таки она вертится! — орал потерпевший, размахивая руками и сверкая глазами. — Вы представляете! Вертится!
— Сжечь! Эллиот, я предупреждал! Еще одна жалоба соседей и… — произнес Альберт, откладывая ручку и беря в руки рапорт, открывая его и снова закрывая.
— Вертится! — возмущался мужик, заглядывая всем в глазах. — Вы что? Не понимаете? Это — прорыв в науке! Сенсация!
Потерпевшего выволокли, дверь закрылась.
— Ты приказал его сжечь? Да как ты можешь! — возмутилась я, вскакивая со стула и глядя в холодные глаза «кузена», и внезапно переходя на «ты».
— Я приказал
— Ты рассказывай, рассказывай, мне очень интересно, — промурчала я, переписывая из осторожно позаимствованного прямо из-под носа инквизитора рапорта все подробности жизни одинокого изобретателя. Такс… Эллиот Эллей… Взрыв… У соседей вылетели стекла… А! Вот еще интересненькое! В прошлый раз ему оторвало палец? Круто! Рухнула… подпорная… стена! Ммммм!
Я подняла глаза, осторожно закрывая папочку и нагло засовывая ее обратно под руку канцлеру. Все. Я справилась! Потом вздохнула, поймав на себе пристальный взгляд, и вернула на стол чужую ручку, положив ее рядом с рапортом. Судя по взгляду, меня только что прокрутили на мясорубке и слепили из меня отличные котлетки.
— Тс… Не будите мою совесть, — я приложила палец к своим губам, пытаясь подавить улыбку. Пришлось опустить голову, изображая покаяние. Пока я изображала кающуюся грешницу, мои глаза пробегали надписи на папочках. Каждый уважающий себя журналист ищет информатора, на котором можно успешно паразитировать. Я, кажется, нашла. Так что я могу неплохо подзаработать на криминальной хронике. Часы пробили полночь. Ой! А что это за папочка со знакомым именем «Ада»?
— А куда это твои журналистские ручки тянуться? — с едва заметной усмешкой заметил канцлер, осторожно отодвигая подальше от меня заинтересовавшие меня бумаги.
— К папочке! — кротко заметила я, с сожалением провожая папку глазами в стол.
— А если папочка даст папочкой по рукам? — услышала я в ответ, глядя, как документы сдвигаются на другой край стола. От меня подальше.
— Тогда я обижусь и буду вести себя хорошо, — буркнула я, понимая, что только что перешла некоторую границу. Если сейчас, я не буду поймана, как правонарушитель «этических норм», с последующим расстрелом на месте из огнемета системы «Да как ты посмела! Устыдись!», а все ограничится ожогом третьей степени от взгляда, то это натолкнет меня на довольно интригующие мысли.
Я осторожно подняла глаза, нарочно потянула руку к первой попавшейся папке, за что была поймана и моментально обезврежена.
— Если я сказал — нельзя, значит, нельзя. Нельзя ни сейчас, ни завтра, ни послезавтра, ни когда я отвернусь, — его рука в перчатке лежала поверх моей внезапно похолодевшей руки, слегка сжимая мои пальцы. — Ты меня поняла?
«Кайся, Магдалена, со страшной силой!» — хором заорали ангел и демон мне в уши.
— «Путь к сердцу инквизитора лежит через покаяние!». «А путь к сердцу журналиста лежит через «возьми, милая, перепиши, что тебе надо!»» — парировала я, глядя на свою прижатую к папке "маленькую преступницу", поверх которой лежала большая "рука правосудия".
— Я ведь только одним глазком посмотрю… — я всячески изображала несвойственное мне смирение, не сводя глаз со стола и чувствуя, как он ме-е-едленно проводит большим пальцем по моей руке. — Мне тоже кушать хочется… И долги выплачивать надо. Чужие, между прочим…
— И это все, что ты хочешь сказать в свое оправдание? — спросил канцлер таким «прокурорским» голосом, от которого мне захотелось научиться телепортироваться. — Я спрашиваю, это все, что ты готова сказать в свое оправдание, мисс Несовершенство?
У меня такое чувство, что мистер Совершенство разглядывает стройные ряды потенциальных любовниц и жен. «Эм… Эта слишком костлявая, меня уже давно не тянет на холодец. Эта слишком полная, мне жирное нельзя… Это (задирает голову), слишком высокая, эта (опускает голову) слишком низкая. У этой глаза близко посажены, у этой нос подкачал… А есть у вас (вытаскивая первую попавшуюся) точно такая же, только с голубыми глазами, большой грудью и губками-бантиками, только воспитанная-превоспитанная? Нет? Жа-а-аль. Будем искать…» Наш герой с нескрываемым злорадством отмечает, что не родилась еще дама, которая удовлетворит взыскательному вкусу того, кто «слишком хорош для этого мира».
«Держи абонемент на перевоспитание!» — гаденько усмехнулся демон, протягивая мне в мохнатой лапке красивый сертификат. — «Ты только посмотри в его глаза! Там же черным по белому написано: «Не все потерянно! Я тебе перевоспитаю! Через год ты будешь образцом для подражания! Эталоном!». Я мысленно скривилась. «Не вижу в этом ничего плохого. К совершенству надо стремиться, с каждым днем становясь все лучше и лучше!» — возликовал ангел. «Ну да, конечно!» — мерзко усмехнулся демон, почесываясь калькулятором. — «Где же он раньше-то был, пока нас жизнь насиловала?». «Но…» — ангел протянул ко мне руку. «Не ведись!» — прошептал демон. — «Понимаю, искушение велико, но ты подумай сама. Ты — взрослый человек, у тебя есть свои принципы, у тебя есть опыт. Пусть ищет себе какую-нибудь наивную малолетку, и лепит из нее свой идеал! Все, закругляйся, пока не поздно!».
— Я сегодня красноречива, как никогда. Мне не нравится, когда ВЫ называете меня мисс Несовершенством. И скажу сразу, меня уже поздно перевоспитывать, — холодно заметила я, гордо убирая руку. — Даже на правах родственника. Пойду я дальше ковырять свой замок. Всего хорошего. Кушайте печенье или подождите до завтра, когда им можно будет не просто перевоспитывать, но даже пытать особо несговорчивых преступников.
Я встала и вышла. Меня попытались сопроводить, но я категорически отказалась, пытаясь проглотить комочек в горле. Несмотря на мои протесты, меня довели до самой двери дома, открыли этот чертов замок и молча удалились.
В коридоре я прослушала радиопьесу под названием «Я тебя люблю, дорогая моя внучка, только открой мне дверь!», катарсисом которой была имитация «призрачного инфаркта». Увидев, что пьеса не тронула меня до слез, призрак поменял концепцию и стал угрожать мне всеми небесными карами, обещая настолько мрачное будущее, что Альфред Хичкок подавился, а Стивен Кинг расплакался.
Повалявшись немного на кровати, я услышала стук в дверь. Нехотя надевая ботинки и наскоро застегивая платье, я выглянула в окно. На пороге стояла фигура в черном.