Закон против тебя
Шрифт:
Комбат немного поиграл желваками, побарабанил кончиками пальцев по нижнему краю открытого окна и наконец сказал:
– Этот поганец кормится на мои налоги. Неважно, какая у него зарплата. Когда мы с тобой подыхали в Афгане, мне тоже платили не миллионы, а ты вообще получал копейки – на сигареты да на ириски. Но я не помню, чтобы ты или кто-то еще из наших ребят сказал: да пошли бы вы все на хер, не желаю своей задницей рисковать за такие деньги. А этот сучонок пороха не нюхал, зато точно знает, с какой стороны на бутерброде масло. Где он был, когда нас с тобой на дороге раздеть пытались? Где он был, когда Бакланов
Он еще некоторое время ворчал и пенился, но Подберезский уже свернул за угол и остановился у здания райотдела бок о бок с новеньким сине-белым «уазиком». Они вылезли из машины, поднялись по пологим бетонным ступенькам и вошли в просторный вестибюль. Здесь было прохладно, но воздух все равно казался каким-то затхлым, как будто раз и навсегда пропитанным унылыми испарениями суконной казенщины и тоскливой безнадеги. Из-за прозрачной плексигласовой перегородки на них уставился дежурный.
– Здравствуйте, – сказал Подберезский, поспешно подходя к перегородке и предусмотрительно становясь так, чтобы его шорты не попадали в поле зрения дежурного. – У нас тут возникло недоразумение.
Дежурный выслушал его, зачем-то потребовал документы, добрых полторы минуты изучал их, шелестя страницами паспорта и уже неприкрыто зевая, лениво покопался в сводке, связался с кем-то по внутреннему телефону и наконец объявил, что среди задержанных никакого Бакланова нет и в списке пострадавших и пропавших без вести его имя не значится.
– По крайней мере, – невнятно закончил он, подавляя очередной зевок,. – заявления о его исчезновении к нам не поступало.
Он откинулся на спинку стула и душераздирающе зевнул, прикрыв рот кулаком. Подберезский поспешно оттер локтем рвавшегося к окошку Комбата и сказал:
– Я прошу прощения… Но где же он тогда?
– А я откуда знаю? – удивился дежурный. – Это ваш знакомый, а не мой. Может, он с бабами водку пьет, а может, на дачу завалился…
– А печать на двери откуда? – терпеливо спросил Подберезский.
– Ах да, печать… Действительно, странно…
Он не спеша закурил, еще раз спросил у Подберезского адрес Бакланова и снова принялся шелестеть листами сводок. Борис Иванович начал размеренно притопывать подошвой по бетонному полу. Глухие шлепки отчетливо разносились по пустому вестибюлю, и Подберезский заметил, что они постепенно учащаются.
– Топать перестаньте, – не отрываясь от бумаг, сказал дежурный.
Комбат свирепо покосился на него и перестал топать.
Что-то недовольно бормоча и непрерывно зевая, дежурный переворошил бумаги на столе, снова связался с кем-то по внутреннему телефону, с лязгом и скрипом распахнул массивную дверцу сейфа, порылся там, извлек картонную папку, заглянул в нее, еще немного пошелестел бумагой и наконец глубокомысленно изрек:
– Ага. Так кем вы, говорите, ему приходитесь?
– Да никем, – ответил Подберезский. – Срочную вместе служили. Приехал сюда по делам, вот решил навестить…
– А этот гражданин тоже с вами срочную служил? – поинтересовался дежурный, кивнув в сторону Комбата.
– Это наш командир, – терпеливо ответил Подберезский. – Послушайте, начальник, в чем дело? Где Бакланов? Почему его квартира
Дежурный вдруг выпрямился.
– Местонахождение гражданина Бакланова в данный момент неизвестно, – заявил он официальным тоном, – а его квартира опечатана потому, что она является местом предполагаемого преступления.
– Какого преступления? – спросил Подберезский, а Комбат так резко шагнул к перегородке, что дежурный непроизвольно отшатнулся. – Какого преступления?
– Может, вы хотите покопаться в сейфе у начальника райотдела? – саркастически спросил дежурный. – Или вам дать поиграть с табельным пистолетом? Я не имею права посвящать посторонних в подробности расследования. Да я их, – он опять зевнул, чуть не вывихнув челюсть, – я их и не знаю. Этим делом занимается Чудаков. Старший лейтенант Чудаков, кабинет номер одиннадцать. Это на втором этаже, направо… Э, э, э! – закричал он, увидев, что Комбат решительно двинулся к лестнице. – Куда? Вы на часы смотрели? Утром приходите, часикам к девяти, а лучше к одиннадцати. Нет его сейчас, дома он!
– Может, адресок дадите? – заискивающе спросил Подберезский. – Или телефончик?
– Вы что, с ума сошли? – возмутился дежурный. – Не имею права. – Подберезский поморщился, и он, немного смягчившись, добавил:
– Сам подумай, парень. Поставь себя на мое место: ты бы дал? Откуда мне знать, кто ты такой? Приходите с утра.
– Уф, – сказал Подберезский. – Вот же черт…
Где у вас тут гостиница?
Дежурный охотно растолковал ему, как добраться до гостиницы, и они расстались. Ведя машину по городу, Подберезский все время без нужды газовал и сразу же резко притормаживал. Чувствовалось, что он расстроен. Комбат сидел рядом с ним, угрюмо грызя ус, беззвучно шевелил губами, когда Подберезский в очередной раз дергал машину, но молчал, понимая, что его замечания могут только усугубить ситуацию. Время от времени он поглядывал в боковое зеркало.
Наконец Подберезский превзошел самого себя, проскочив перекресток на красный свет. Борис Иванович снова покосился в боковое зеркало, удовлетворенно хмыкнул, кивнул и, повернувшись к Подберезскому, спросил:
– Ты тоже заметил?
– Ха, – сказал Подберезский. – Что я, по-твоему, слепой? Висит, как консервная банка на собачьем хвосте.
– А где повисла, заметил? – спросил Комбат.
– Конечно. Там, где ты с ментами сцепился.
– Ничего подобного, – с довольным видом констатировал Борис Иванович. Сейчас он напоминал добряка-профессора, которому наконец-то удалось провалить на госэкзамене своего любимого ученика. – От самого Баклана за нами едет. Она стояла там же, во дворе, когда мы уезжали. Так что не гони, Андрюха, не то, чего доброго, оторвешься.
– И ты молчал? – обиженно спросил Подберезский.
– А чего зря языком чесать? Я с ментами на три дня вперед наговорился. Очень мне было интересно; дождется он нас или не дождется?
– Ну, Иваныч, – Подберезский покрутил головой, – ну, ей-богу, с тобой никакого цирка не надо!
Ты, значит, дурака валял, шпионские страсти разводил, а я за это ментам двадцатку отдал?
– Зато получилось вполне натурально, а главное, с этим клоуном, – Комбат кивнул на зеркало заднего вида, в котором мелькал, то приближаясь, то отставая, неприметный серебристо-серый «гольф», – все стало ясно и понятно. А двадцатку я могу вернуть.