Закон - тайга
Шрифт:
«Ух-х-х!» — грохнулась горящая пихта, чуть по пяткам не задела. Косой задыхался в дыму, кашлял. Бежал вслепую.
Обгоняя его, бежали от пожара олени, белки, бурундуки. Заяц мимо ноги шмыгнул. Ухо опалено.
— Ой, братуха! И ты приморился! Линяй, кент! — перескочил кочку Косой.
Вот и отработанная деляна. На ней кусты жасмина, шиповника, аралии, молодые деревья. Косой рубил их, не щадя. Успеть бы сделать полосу. Пустую полосу, пошире, через которую огонь не сможет перекинуться на остальные деляны, на всю
Топор к ладоням прикипел. Дышать больно, трудно. Но оглядеться некогда. Деревья падали одно за другим. Вот и готова полоса.
Косой поджигал кусты. Они шипели, не загораясь.
– = Так это ты поджег тайгу! — схватил кто-то его за шиворот и сдавил рубахой горло. Не дав вглядеться в лицо, вымолвить слово, грохнул кулаком по голове. Больше Косой ничего не помнил.
Тарас и Генка двумя призраками сновали в огне. Дымились на плечах рубахи, загорались брюки, сапоги жгли ноги. Вспухли, покраснели лица. Даже пилы в руках задыхались от перенапряжения. Но отдыхать некогда.
Падали деревья, огонь иль пила срезала — попробуй разберись. Руки пек жар.
Воды бы глоток! Да где сыскать ее теперь? В круговерти пожара стонала, кричала, умирала тайга. И людям не легче.
Вон куропатка огненным мячом из гнезда выскочила. Птенцы верещали. Еще опериться не успели. Их не спасти.
Лиса, обезумев от боли, крутилась. Шерсть на ней огнем Взялась. Больно. Нестерпимо. Кто виноват?
Генка остервенело вгрызался в громадную ель. Та тряслась. Не один век прожила. И если б не люди… Вон сколько бельчат в дупле сгорит. Тоже жизни. Свои. Родные, таежные.
Ель упала на горящую пихту, свалила, придавив тяжестью. Но вот и сама загорелась. Гулко, искристо. Брызги огня достали условника. Тот, их сбивая, пилил березу. Руки немели от усталости.
Пожар взял в кольцо обоих условников. Не только деревья, кусты горят. Где ж этот Косой? Почему не дает встречный пал? Зачем медлит? Ведь и их пожар сожрет. Живьем. Обоих. И уже не выбраться из огня. Поздно.
— Тарас, линяем! — закричал Генка. Но условник не слышал.
Генка поставил бензопилу под рябину. Во рту пересохло.
Где Тарас? Его не видно.
— Дай сюда! — протянулась к бензопиле чья-то рука. Генка вздрогнул от неожиданности. — Иди передохни! — Он узнал голос Трофимыча.
Сколько времени теперь? Солнца и света не видно. Зато в тайге появились люди. С топорами, лопатами.
Генка почувствовал жуткую усталость. Ноги словно корнями в землю вросли. И вдруг услышал:
— Мужики! Из Трудового подкрепление прибыло! Живем!
Генка встал с пня. Сидеть, когда другие вкалывают, не умел. Вон Шмель, паскуда редкая, а на огонь буром прет, что трактор. Фартовые, словно в деле, стенкой встали. Топоры, пилы хором взвыли в их руках.
Политические — рядом. Тоже не уступают. Нет лишь новичков. Дым, пепел, сажа, искры скрывали видимость. Где человек, где
Там — сельский люд муравейником на огонь навалился: крик, ругань. Лопаты, кирки сдирали кожу с ладоней кровавыми полосами. Что там? Кто стонет? Харитон ногу подвернул на коряге. Неподалеку Костя рябину повалил, помог Харитону встать, выйти из ада.
Трудовчане уже целый клин у огня отвоевали. Рядом с ними охране веселей. Надоело с условниками общаться. Тут же — свободный люд. У них и дело веселей спорится.
Вон Дарья впереди всех баб. Жарко ей, кофта расстегнута — но попробуй глянь бесстыдными глазами! Не промедлит в ухо по-мужичьи въехать. Враз засомневаешься: бабье видел иль примерещилось. Рядом с нею Ольга управлялась. Эту вовсе не узнать. Была сутулой, злой, а вышла замуж — выровнялась снова. Стала как рябина по осени — глаз не отведешь.
Пекари и почтальоны, повара и портные, учителя и кузнецы, строители и электрики, они тушили пожар остервенело, не делясь на группы, как условники.
Не было среди людей лишь Лаврова и условника по кличке Косой. Не было и новичков. Их всех увезла в Трудовое вахтовая машина. Косого, под стражей, впихнул в машину старший охраны. Сам в кабину сел.
К ночи вернулся бульдозерист. Рубаха на плечах выгорела. Грязный, в ожогах, он выпил залпом три кружки воды и, едва прилег на траву, тут же уснул тяжелым, усталым сном.
Тарас с Генкой не уснули до утра. Пожар то стихал, то вспыхивал с новой силой уже на других, потушенных делянах. И люди бежали туда, забыв об усталости и отдыхе.
О еде никто не вспоминал. Кусок не лез в горло. Потому забыли о Митриче. А он сидел в санях среди реки. Одинокий, испуганный дед, всеми покинутый.
Три дня тушили люди пожар в тайге. Три дня не ели и не спали. Умирали от жары и усталости, задыхались в дыму. Пропахли всеми запахами пожара. А на четвертый день сжалилось небо, и ночью пошел дождь. Он не накрапывал. Обрушился ливнем. И люди плакали и смеялись. Они подставляли ливню головы и плечи, обожженные руки и спины.
Дождь стал спасением. И люди только теперь почувствовали всю тяжесть усталости.
Скорее домой — на отдых. Вот только бы хватило сил добраться до порога, ступить на него. С хохотом, песнями, криками, шутками влезли в машину и поехали, подстегиваемые дождем. Они больше не нужны были тайге. В ней оставались условники, которые сразу вспомнили о Митриче и палатках.
Глава 4
Продрогший Митрич сидел на санях и громко икал. Он не ел все три дня. Отвык дед харчиться в одиночку.