Закон трех отрицаний
Шрифт:
– В общем, так. – Он огляделся в поисках подходящего места, куда можно было бы засунуть огрызок яблока, ничего, кроме контейнера для использованных перевязочных материалов, не нашел и, горестно вздыхая, выбросил объедок еще недавно такого красивого фрукта в форточку. – С трупом твоей Галины Васильевны мы проваландались сегодня весь день. Тело обнаружили собачники во время утреннего выгула. Убили ее, судя по всему, там же, где нашли труп, во всяком случае, эксперты так заявляют. Живет она, то есть жила, в соседнем доме, через этот двор ходила постоянно – так ближе к остановке троллейбуса.
– Как ее убили? – перебила Настя.
– Два удара ножом, оба в область легких.
– То есть били в спину? – уточнила она.
– Получается, что так. Сумочки при убитой не оказалось, так что можно говорить об убийстве
– Да уж, – усмехнулась Настя. – Но, судя по тому, что в пять часов вечера ты уже был у нее дома, личность вы установили довольно быстро.
– Ну, не так быстро, как хотелось бы, – заскромничал Селуянов, – но ты хвали меня, хвали, больше-то никто не похвалит, а доброе слово – сама знаешь… Но ты мне все-таки объясни, Аська, почему мужики и бабы так по-разному устроены, а? Вот возьми среднестатистического мужика: как минимум шесть карманов – два в брюках, еще четыре – в пиджаке или в куртке, и в каждом кармане что-то полезное лежит. Пока из мужика все вытрясешь – замучаешься! И всегда есть шанс, что если деньги отобрали, то хоть паспорт или какой-никакой документишко при нем останется. А вы, то есть дамы? Все пихаете в одну сумку, все яйца в одну корзину складываете, сумку у вас рванут – и все, вы же остаетесь голые и босые, без денег, без документов, без записных книжек, без визитных карточек, без ключей от квартиры, без мобильника. Вот и устанавливай после этого вашу личность.
– Ты философствовать будешь или про дело говорить? – смеясь, спросила Настя, мысленно прикладывая Колины слова к себе самой и понимая, что если у нее отобрать сумку, то она-то уж точно останется, как он выразился, голая и босая. Сколько бы карманов ни оказалось в ее одежде, они постоянно были пустыми.
– Очень мне нужно с тобой про дело говорить! – фыркнул Селуянов. – Будто мне на работе про это самое дело поговорить не с кем. И потом, что толку с тобой говорить, мы же не вместе работаем. Я просто потрепаться пришел, потому что Валюшка в командировку уехала и дома меня никто не ждет. Ну и насчет этой кинезиологии спросить, а вдруг ты знаешь, что это за хрень такая. Я уж и в словаре смотрел, в Большом энциклопедическом, там нет такого слова.
– А ты-то его откуда взял?
– Да у Галины Васильевны, покойницы, царствие ей небесное. На ее визитной карточке прямо так и написано: психотерапевт, кинезиолог. Вместе с ней в квартире проживает родственник, что-то типа племянника на сильно разведенном киселе, так он тоже толком не знает, чем его тетушка занималась. К ней клиенты на дом приходили. Запрется, говорит, с ними в комнате часа на два, а то и на три, и ничего не слышно.
– А он подслушивал?
– Надо думать. Ты бы видела этого племянника! Тот еще козлище. Двадцать три года, работать не хочет, учиться не хочет, ничего не хочет, окромя как водку пить и иные удовольствия от жизни получать. Он сам-то из Пскова, его к тетке, я так понял, на перевоспитание отправили. То есть приехал он вроде бы с целью получить профессию и найти работу, потому как в его родном городе с рабочими местами проблема. Но на самом деле сидел он на теткиной шее и в ус не дул, а коль она его не гнала и обратно домой не отсылала, стало быть, ей понятно было, что не ради работы и профессии его в Москву наладили, а ради того, чтобы она на него повлияла в лучшую сторону при помощи этой своей психотерапии.
– Или кинезиологии, – вставила Настя.
– Или кинезиологии, – согласился Селуянов и удрученно добавил: – Знать бы еще, что это такое. Мы сегодня несколько подруг и знакомых потерпевшей опросили, и про кинезиологию тоже спрашивали – и ни одна не знает точно. Говорят, что-то из области эзотерики. Ну, ты сама понимаешь, что мы в племянничка вцепились мертвой хваткой, вот до вечера и промурыжились.
– И что оказалось?
– Господи, Ася, да если бы что-нибудь интересное оказалось, разве я бы сейчас здесь сидел? Я бы уже раскрытие по горячим следам с ребятами отмечал. Галина Васильевна-то, покойница, умной женщиной была и понимала, что такое пьющий молодой парень без царя в голове, который к тому же частенько остается один в ее квартире. Она дома только деньги на текущие расходы держала, все остальное рассовала по подругам. Ячейку в банке арендовала, ювелирку там хранила, а ключ от ячейки – тоже подруге на хранение. Так что никакой выгоды от ее убийства племяннику не было.
– А что с квартирой? Кто ее унаследует?
– Вот-вот, я тоже об этом подумал. Аська, ты не поверишь, но ее никто не унаследует.
– Как это? – удивилась Настя.
– Квартира не приватизирована. И в случае смерти квартиросъемщика отходит государству, поскольку в ней никто, кроме самой потерпевшей, не прописан. Во как! То есть убивать ее за квартиру тоже смысла никакого. Более того, пока тетка жива, парню есть где жить, а после ее смерти ему придется уматывать в родные пенаты, что в его планы, по-моему, не входит. В общем, похоже, племянничек этот ни при чем. Мы уж и про дружков его подумали, ведь он же с кем-то пьет и хороводится, а среди этой публики гиганты мысли редко встречаются. Вполне могли подумать, что раз тетка состоятельная, то при ней могут оказаться и деньги, и цацки. Могли даже самого племянничка в известность не поставить о своих благих намерениях, просто выследили Галину Васильевну и ограбили. Кстати сказать, на ней ни одного ювелирного изделия не оказалось, ни колечка самого захудалого, ни сережек, ни цепочки на шее, ни крестика. Сегодня даже самые малосостоятельные граждане хоть что-нибудь да носят, ну хоть серебряную цепочку. А на теле убитой – ничего. Так что ограбили ее вчистую, старательно, не только сумку забрали, но и с трупа все мало-мальски ценное сняли. Мы в этом направлении, конечно, еще покопаемся, связи племянника отработаем, но, чует мое сердце, ничего не нароем. Ася, – он внезапно сменил тему, – у тебя еще чего-нибудь поесть не найдется? С утра не жрал ничего, только вот твои три яблока.
– Сейчас принесу, – кивнула она, – только придется подождать, я теперь медленнее черепахи передвигаюсь.
Она потянулась к палке и собралась принимать вертикальное положение. Коля смотрел на нее с сочувствием, но без жалости.
– Давай-давай, – подбадривал он, пока Настя ковыляла к двери, – тебе полезно ходить, надо ногу разрабатывать, ты уж мне поверь, я сам сколько раз через это проходил. Знаю, что больно, но надо. Так что терпи.
– Еще одно слово, – угрожающе прошипела она, не оборачиваясь, – и я вернусь. Или уйду и останусь в палате до утра. А ты будешь умирать мучительной голодной смертью.
Настя выгребла из тумбочки и сложила в пакет две упаковки печенья, плитку шоколада и бутылку питьевого йогурта. Конечно, это не еда для голодного опера, но хоть что-то… Ему бы мяса сейчас, сочненький такой кусок, и картошечки, и салатик, и хлебушка побольше, однако, как говорится, чем богаты.
Ковыляя по больничному коридору в сторону процедурки, Настя Каменская сообразила, у кого можно спросить про кинезиологию. Если, как сказал Селуянов, это что-то из области эзотерики, то об этом наверняка знает Павел Дюжин.
Ленинградское шоссе оказалось забито транспортом, и дорога из аэропорта Шереметьево превратилась для Валерия Риттера в нешуточное испытание. Каждые десять минут ему звонила мать и с тревогой требовала отчета о дорожной ситуации и о том, в каком месте он находится и как скоро прибудет домой. Валерий старался не сердиться и не раздражаться, он понимал, что мать, при всей ее выдержке и хладнокровии, находится, что называется, на пределе: Ларка опять наглоталась чего-то или нанюхалась и бродит по квартире, бессмысленно улыбаясь и совершая какие-то непредсказуемые действия. Мать всегда боялась, когда невестка находилась в подобном состоянии, ей казалось, что Лариса, впав в транс, может выкинуть что угодно, даже за нож схватиться и напасть на свекровь. И сколько бы Валерий ни объяснял ей, что в состоянии кайфа наркоманы не опасны, что они всех любят и им хорошо, Нина Максимовна упорно стояла на своем:
– Никогда не знаешь, что может прийти в голову человеку, находящемуся в измененном состоянии. И потом, кайф может в любой момент пройти, а вдруг у нее начнется ломка? Что я буду с ней делать?
С каждым звонком напряжение в голосе матери нарастало, Валерий уже готов был бросить машину вместе с водителем-охранником и мчаться домой резвой рысью на своих двоих.
– Мамуля, ну потерпи, я прошу тебя, – монотонно талдычил он в трубку, стараясь не сорваться на крик, – здесь жуткие пробки, я ничего не могу с ними сделать.