Закон забвения
Шрифт:
– Он стар?
– Лет шестьдесят, наверное.
Вздохнув, Нэйлер сделал шаг назад.
– Если вы случайно услышите что-нибудь о нем, не сочтите за труд послать мне весточку в резиденцию Тайного совета. Меня зовут Ричард Нэйлер.
Священник, явно впечатленный, кивнул:
– Непременно, мистер Нэйлер. – Узнав, что имеет дело с представителем власти, он преисполнился желания помочь. – Вам было бы нелишним навести справки насчет пуританских домов собраний в районе Спайтелфилдс. Эти парни все друг про друга знают, как евреи. – Подумав немного, он добавил: – Я полагаю, нельзя исключать возможность,
Нэйлер, уже было собравшийся уходить, остановился и снова повернулся к священнику.
– В Америку?
– Определенно. Он прожил там лет двадцать, проповедовал в какой-то секте фанатиков.
После полудня на следующий день в своем кабинете – маленькой комнатушке прямо напротив по коридору от палаты Тайного совета с видом на сады дворца Уайтхолл – Нэйлер собрал тех, кто наиболее тесным образом был задействован в охоте на цареубийц. К доске на мольберте был пришпилен список всех разыскиваемых предателей с именами и последним известным местонахождением.
Присутствовала обычная четверка. Секретарь Нэйлера мистер Сэмюел Нокс, старательный молодой юрист, взрощенный в Линкольнс-Инн. Доктор Джон Уоллис, Сэвиловский профессор геометрии [11] из Оксфордского университета, крупнейший английский криптоаналитик. В годы Гражданской войны он поддерживал Парламент и расшифровал корреспонденцию короля, захваченную при Нейзби. Теперь, вняв определенным доводам, математик согласился обратить свои таланты на пользу новому режиму. Полковник Генри Бишоп, главный почтмейстер, благодаря которому комитет получил доступ ко всем письмам, проходящим через лондонскую сортировочную контору. Четвертым был мистер Уильям Принн, член Палаты общин от Бата, самый фанатичный ненавистник цареубийц в Парламенте. Он всегда носил черный кожаный капюшон, маскируя отсутствие ушей, отрезанных у позорного столба двадцать лет назад.
11
Ученая должность, утвержденная английским математиком, руководителем Оксфордского университета сэром Генри Сэвилом.
После доклада доктора Уоллиса о последних перехваченных шифровках, которыми обменивались беглецы в Голландии и их сторонники в Англии, Нэйлер поднял тему Уолли и Гоффа. Он рассказал, как ходил на Кинг-стрит и обнаружил, что их семьи покинули дом, тактично опустив некоторые детали, свидетелями коих стал. Затем описал свой визит в Савойский госпиталь, где выяснилось, что и оттуда они уже съехали. Говоря все это, Нэйлер обратил внимание на то, с каким недоумением смотрит на него Нокс, и сообразил, что молодой человек не понимает, с какой стати ему лично понадобилось заниматься этой черной работой.
– Короче говоря, джентльмены, – заключил он свой доклад, – я придерживаюсь того мнения, что, если мы хотим выследить этих конкретных предателей, нам необходимо разыскать их семьи. У Гоффа маленькие дети. Весьма вероятно, что рано или поздно он попытается связаться с ними. Привязанность к семье – это их уязвимое место.
– Мы по-прежнему исходим из того, что эти двое вместе? – спросил полковник Бишоп. – Если так, это еще одна слабость. Два человека,
– Чутье мне подсказывает, что они вместе, – сказал Нэйлер. И вспомнил, как они стояли у алтаря в Эссекс-хаусе в тот рождественский день и выговаривали пастве. – При жизни Кромвеля они часто ходили парой.
– Вынужден признать, что нахожу столь полное их исчезновение удивительным, – заметил Уоллис. Он говорил, как всегда, отстраненным тоном преподавателя: для него охота на человека представляла серию математических задачек, которые следует решить. – Ни в одном зашифрованном послании, которыми обмениваются другие беглецы со своими сообщниками, о них не упоминается. Они пропали – их словно нет больше на земле.
– Я начинаю склоняться к мысли, не подались ли они в Америку, – сказал Нэйлер. Накануне он полночи прокручивал эту идею в уме. – Сестра полковника Уолли замужем за пуританским священником по фамилии Хук, который долгие годы жил там среди некоего сообщества религиозных экстремистов. Если это так, то отделение этих двоих от остальных вполне объяснимо.
– Отплыть они должны были до конца мая, – вставил Нокс, – потому как мы с тех пор проверяли всех покидающих Англию пассажиров. Если только они не сели на корабль в Голландии.
– Но об этом мы бы наверняка узнали? Отправьте одного из наших людей в таможенную контору, мистер Нокс, проверить списки пассажиров всех судов, отплывших в Америку в апреле и мае. Беглецы могли путешествовать под чужими именами.
– Да, сэр. – Нокс сделал пометку.
– Еще: есть ли у нас осведомитель среди пуританского сообщества в Спайтелфилдсе?
– Несколько, мистер Нэйлер.
– Тогда пусть наведут справки, но осторожно, где обретается преподобный Хук. Он приведет нас к семьям, я уверен.
– Наживим Хука и поймаем нашу рыбку, – произнес Принн [12] .
Его узкие губы глумливо скривились. На впалых щеках виднелись буквы «МК», означающие «мятежный клеветник», выжженные по приговору верховного судьи одновременно с отсечением ушей. За годы буквы расплылись, превратившись в бурые неровные полосы, похожие на червоточины. Хотя наказание осуществлялось по приговору правительства Карла I, Принн, следуя прихотливым изгибам своей не обремененной принципами логики, оказался в итоге на стороне роялистов.
12
Принн обыгрывает значение фамилии Хук (Hooke), созвучной слову «Hook», то есть «крюк».
– Я этих Уолли и Гоффа знаю, – продолжил он. – Они стояли вместе с полковником Прайдом и его солдатами, не давая мне пройти в Парламент, потому как знали, что я из числа депутатов, которые не станут голосовать за суд над королем. Несколько недель продержали меня в мерзкой темнице и отпустили только после казни его величества. Я с удовольствием поглядел бы, как эту парочку вздернут и выпотрошат заживо.
Нэйлер кивнул в знак согласия, но больше ничего не добавил. Более того, отвел взгляд, предпочитая не видеть своего отражения в этих фанатичных глазах.