Закон забвения
Шрифт:
– Вы выглядели очень внушительно, ваше величество.
Самая рослая из женщин подошла и встала перед лорд-канцлером, потом взяла короля под руку.
– Не хватит ли политики для сего дня, сэр Эдвард? Я полагаю, его величеству необходимо отдохнуть часок-другой.
Король рассмеялся, показав белые зубы, и позволил себя увести.
Хайд постучал тростью по полу.
– Отдохнуть? Вот как она это называет?
– Она очень красивая, – осторожно заметил Нэйлер. – Кто это такая?
– Это миссис Палмер, – буркнул Хайд. – Только не говорите, что вы, при всех ваших шпионах, не слышали
Нэйлер сразу насторожился.
– И что же это за дом, сэр Эдвард?
– Ближайший, разумеется. Тот, в котором раньше жил Уолли.
Как только он смог вырваться, то есть примерно через час, Нэйлер поспешил прочь из Вестминстера, мимо таверн и узких двориков по Кинг-стрит в сторону дворца Уайтхолл.
Посреди улицы бежал ручей. Ближайшие ко дворцу здания все были построены во фламандском стиле: в три или четыре этажа, с террасами и остроконечными крышами, их эркерные окна с переплетами в виде ромбов смотрели на дорогу, деревянные части конструкции были позолочены и ярко раскрашены под стать прикрепленным над дверями гербам владельцев.
Нэйлер точно знал, какой из домов принадлежал Уолли, он наблюдал за ним с конца мая. Согласно его распоряжению Кэтрин Уолли, а также ее падчерице Фрэнсис Гофф с выводком малышни разрешено было остаться еще долго после того, как их должны были выселить. К сожалению, женщины были осторожны, не выдав ни единым намеком местонахождение своих мужчин. Тем не менее Нэйлер предпочитал держать их в поле зрения и был уверен, что пришел к взаимопониманию с комиссионером работ. Однако теперь их выселили ради любовницы короля, и герб семейства Уолли, на котором изображены были три китовые головы, пускающие фонтаны, сорвали, от него остались только отметины в кирпичной стене.
Он потерял их.
Нэйлер перешел улицу и дернул ручку звонка. Дверь открыл пожилой привратник.
– Да?
– День добрый. – Нэйлер коснулся шляпы. – Мне нужна миссис Уолли.
– Она съехала.
Из дома слышались музыка и женский смех. Что-то стеклянное упало на пол и разбилось. Привратник обернулся через плечо.
– Вы можете мне сказать, куда она уехала? Я друг семьи, очень близкий друг, – добавил Нэйлер.
В проходе за спиной привратника появился человек. Рубашка у него была расстегнута до пояса. Он держал за горлышко разбитую бутылку.
– Его величеству нужно еще вина.
Нэйлер узнал герцога Йоркского.
– Да, ваше высочество. – Привратник поклонился, бросил на Нэйлера извиняющийся взгляд и закрыл дверь.
Он вернулся на улицу. Ничто не могло его поразить и мало что удивляло. Если Господь решил возвести на престол такого субъекта, то кто такой Нэйлер, чтобы возражать? Но человека по имени Карл Стюарт он клеймил за безудержную похоть. Выждав пару минут, Нэйлер снова дернул колокольчик.
На этот раз старый привратник был готов к встрече.
– Вы в самом деле друг семьи? – спросил он, бросив еще один взгляд через плечо.
– Разумеется.
– Тогда вы и мой друг. Я семь лет состоял у них на службе. Порядочные, богобоязненные люди. Они лишились всего. Им даже подсвечника не оставили.
– Как жестоко, – произнес Нэйлер, сцепив руки словно в молитве, – карать жен и детей за грехи мужей и отцов. Куда они переехали?
Привратник понизил голос:
– На квартиру к преподобному Хуку, зятю миссис Уолли, в Савойский госпиталь.
– Он нашел для них местечко?
– Комнаты принадлежат ему. Он там владелец.
– Привратник! Где, черт побери, тебя носит? – Это снова был герцог Йоркский.
Старик печально посмотрел на Нэйлера и снова закрыл дверь.
Он отправился туда немедленно, отдавая себе отчет, что на ногах у него лучшие придворные туфли с серебряными пряжками и белые шелковые чулки, а значит, следует внимательно смотреть на дорогу и обходить многочисленные кучки вонючего дерьма и лужи мочи, лошадиной и человеческой.
Савойский госпиталь располагался дальше по Стрэнду от Эссекс-хауса и представлял собой богадельню для бедных и больных, служившую во время Гражданской войны лазаретом для круглоголовых. Нэйлеру, слава богу, никогда не приходилось бывать там прежде. Он миновал переулок, в который никогда не заглядывало солнце, и попал через ворота на скученное кладбище, полное выщербленных серых надгробий времен Тюдоров, клонившихся в разные стороны, словно гнилые зубы. Справа размещалась часовня, впереди и слева виднелись две крепости из красного кирпича, закопченного от угольного дыма, с крошечными окошками. Отбросы Лондона, не люди, а пугала в лохмотьях ютились в тени этих стен. Раненые ветераны, лишенные рук или ног, скакали на костылях, лавируя между могилами. Жутким, отвратительным показалось ему это место – скорее тюрьма, чем госпиталь. Оно заставило его вспомнить долгий период болезни после Нейзби, а еще темницу, где его держали после смерти жены.
Нэйлер принялся за поиски, но впустую бродил по дворам и заросшему бурьяном саду, пока не встретил женщину со связкой ключей на поясе. Она указала ему дорогу к резиденции начальника. То было куда более приятное взору здание – увитый плющом дом вроде тех, в которых живут профессора в Оксфордском колледже. Он мог представить, как Уолли и Гоффы ищут тут пристанища. Нэйлер помедлил, решая, разумно ли обнаруживать себя, но пришел к выводу, что выбора у него нет. Он скажет преподобному Хуку, что доставил послание для Кэтрин Уолли, а если она окажется дома, выдумает с ходу какую-нибудь историю. Но когда он позвонил и появился священник, Нэйлер сразу понял, что власть сменилась, потому как на этом человеке был стихарь и он явно не принадлежал к пуританам.
– Я ищу мистера Хука.
– Хук ушел, – ответил священник с явным удовлетворением. – Он был назначен Кромвелем, и теперь его вычистили.
Нэйлеру пришлось постараться, чтобы не застонать.
– Ушел? Куда?
Священник пожал плечами:
– Знаю только, что он с семьей съехал с неделю тому назад.
– И большая у него семья?
– С детьми, думаю, человек семь или восемь наберется.
– Они оставили новый адрес, где их можно найти?
– У них был всего день, чтобы собраться и съехать. Сомневаюсь, что они сами знали, куда идти. Не осталось в Англии мест для людей вроде Уильяма Хука, особенно в его возрасте. Ему не стоит надеяться найти себе заработок.