Закон землеройки
Шрифт:
– Что случилось? – не на шутку встревожился я.
Владислав виновато воскликнул:
– Простите меня, Александр Григорьевич, но я, остолоп, самое главное из рассказа ветерана упустил! Только сейчас вспомнил, когда вон тот обелиск заметил, – он вскинул указательный палец, и я, проследив за ним, увидел возвышавшийся в некотором отдалении от нас высокий камень, очертаниями слегка напоминавший лошадиную морду. – А ветеран говорил ведь, что их семья именно в пещерке за Конякой пряталась! Некоторые называют этот обелиск также «Чертовым камнем»…
– Хочешь сказать, что мы искали совсем не в том месте?
– Именно, – понуро кивнул юноша. – Там, прямо за Конякой, гряда делает крутой поворот, и, следовательно,
Дальнейших комментариев мне не потребовалось, и, прихватив с собой на всякий случай часть инструментов из числа «находок», я увлек Владислава к Коняке. На подходе к ней заметил, что окружающий ландшафт заметно изменился: если раньше мы двигались по практически очищенной от камней долине, то теперь количество булыжников под ногами резко возросло. «Да, здесь способен проехать только мощный грузовик, – подумал я. – Частнику на легковушке такую дорогу не осилить». И словно в подтверждение своей теории тотчас увидел следы широких шин, отчетливо оттиснутые на глинистой почве. Сразу вспомнились почему-то пыльный армейский «Урал» на территории монастыря, куча гранитных валунов у его задних колес, спящий в кабине водитель…
«Скорее всего, – вновь пустился я в размышления, стараясь не отставать от бодро прыгавшего с камня на камень Владислава, – именно монастырь является в городе основным потребителем камня. Но тогда велика вероятность, что на серебряный клад наткнулся кто-то из водителей грузовиков, эти потребности монастыря удовлетворяющих. Неужто следы вновь тянутся в хозяйство отца Аристарха?…» Мои размышления были прерваны восторженным возгласом спутника:
– Нашел!
Я приблизился и взял с его торжествующе протянутой мне ладони тускло сверкнувшую на солнце монету, оказавшуюся при ближайшем рассмотрении полтинником образца 1924 года. Тусклый цвет монеты указывал на то, что она долгие годы хранилась в сыром месте, а свежая, блестящая ссадина на аверсе недвусмысленно намекала, что утеряна была эта монета относительно недавно.
– И где она лежала? – поинтересовался я.
– Вон у того желтого камня, – охотно выбросил палец в сторону цели Владислав. – Чудом заметил! Она на ребре застряла между валунами. Если б не солнце в зените – сроду не увидел бы.
– Ее обронили не так уж давно, раз на тусклой поверхности свежая выбоина блестит, – поделился я с ним своими соображениями. – Но тогда получается, что партизанский клад находился где-то поблизости… Давай-ка, дружок, пройдемся по ближайшим пещерам. Вдруг счастливчик, обнаруживший клад, не одну только эту монету выронил?
Славик, разумеется, с готовностью согласился, и весь следующий час мы посвятили участку размером с волейбольную площадку: бродили, внимательно глядя под ноги, раздвигая траву и переворачивая камни. В итоге востроглазый юноша отыскал еще две аналогичные монеты, а мне повезло обнаружить полуистлевший кусок брезента, на котором сохранилась сильно окислившаяся от времени латунная бирка с вычеканенными на ней буквами: «Госбан… СФСР 5.31 № 14…88».
Итак, рассказ ветерана наглядно подтвердился. А все члены того «партизанского» отряда впоследствии, видимо, погибли, раз не смогли вернуться за сокрытыми в «копанках» банковскими средствами. Решив перед обследованием очередных «пещерок» еще раз перекусить, мы с Владиславом удалились на замеченную среди ольховых зарослей полянку, и вовремя: на дороге послышался шум автомобильного мотора. Приподнявшись над кустами, я увидел грузовик, из кузова которого свешивались головы нескольких человек. Решив не афишировать свое присутствие, я вновь опустился на траву и продолжил трапезу. Звук мотора вскоре стих, зато сразу вслед за этим послышались частые удары железа о камни, которые продолжались минут сорок. Впрочем, в душе я даже порадовался выдавшейся передышке в работе: прилег, спрятал голову в тень и стал отрешенно наблюдать за снующими взад-вперед беззаботными жучками и муравьями.
Наконец грохот падающих в кузов камней прекратился, железная дверца звонко хлопнула, и машина уехала. Мы выбрались из своего убежища и вновь запустили магнитометр. Славик буквально дрожал от нетерпения: полагал, видно, что все основные находки – впереди. Мой же энтузиазм выглядел не в пример скромнее: усталость от долгой ходьбы и боль в скованной неуклюжим оборудованием спине так и подзуживали объявить об окончании трудового дня. Тем более что мне нужно было еще успеть наведаться на почту, чтобы получить ответ от Леонида и снова связаться с Михаилом. Однако магнитометр недвусмысленно просигнализировал вдруг, что приблизился к месту погребения в земле весьма массивного металлического предмета. Сделав несколько должных замеров, я понял, что источник возмущения магнитного поля таится в глубине гряды и что масса покоящихся там предметов и впрямь довольно велика.
– Как думаете, что там? – взволнованно спросил Владислав, давно заметивший мое топтание на одном пятачке.
– Даже предположить не могу, – устало признался я.
– Может, раскидаем завал? – завелся парень.
– Господь с тобой, отрок! – скопировал я отца Аристарха, осенив помощника крестным знамением. – Тут работы на несколько часов, а мне уже в город пора возвращаться. Давай-ка раскопки до следующего визита сюда отложим.
– Ну Александр Григорьевич, ну пожа-алуйста! – почти по-детски заныл тот. – Ну давайте хотя бы верхний слой снимем!
– Хорошо, – сжалился я над ним. – Но предупреждаю: смогу задержаться здесь только до половины пятого, не дольше…
Пока я укладывал в рюкзак стянутое с себя оборудование, Славик в два прыжка взметнулся на вершину каменного завала и уже с остервенением громыхал там киркой. Я поспешил ему на помощь, но, стараясь сохранить остатки сил, работал не столь яростно. Тем не менее довольно скоро нам удалось пробить в верхней части завала узкую щель, и Владислав не замедлил всунуть в нее лом. Неожиданно тот выскользнул из его натруженных до мозолей рук и, глухо бренча, исчез во мраке.
– Там пещера! – радостно завопил юный землекоп. – Значит, мы на верном пути!
– Все это, конечно, замечательно, дружище, но мое время вышло, – прервал я его восторги. – И без того лишних десять минут прихватил, так что теперь придется ускоренным ходом в город топать.
Я ожидал, что Владислав выразит желание примкнуть ко мне, однако он умоляющим тоном попросил разрешения остаться. При этом глаза его пылали таким безудержным азартом, что я понял: он будет раскапывать насыпь до тех пор, пока либо что-то не найдет, либо не свалится от усталости.
– Ладно, оставайся. Только не перетрудись: тебе ведь еще и велосипед на себе назад тащить, – напомнил я на прощание и устремился в город, до которого предстояло преодолеть почти шесть километров.
Солнце, на мое счастье, светило в спину, так что скорость, несмотря на усталость, удавалось сохранять достойную. Правда, вскоре начался утомительный подъем в гору, зато оказавшись на вершине холма я был вознагражден за труды открывшимся оттуда потрясающим видом на город. Если бы у меня имелась при себе подзорная труба, я наверняка смог бы разглядеть даже маковки монастырской церкви. Оглянувшись назад, понял и причину, по которой партизаны выбрали для своего лагеря именно эти места: лишь обширный лесной массив близ Черногрудина мог надежно укрыть группу людей, вынужденных скрываться от посторонних глаз.