Законник
Шрифт:
— А это смотря как говорить. С кем говорить. И о чем говорить.
— А что тогда остается мне? — недоуменно спросил Борис.
— Тебе? Разрабатывать общую стратегию. И намечать направления главного удара. Кто-то же должен думать о самом главном.
Сан Саныча выписали через месяц. Вернее, он, как в давние фронтовые времена, сбежал из госпиталя под присмотр родного подразделения. Из ближних тылов — на передовую. К своим, с которыми сжился, боевым товарищам.
— Ну как? — интересовались окопные соратники здоровьем не безразличного им пациента.
— Как невеста после первой брачной ночи. То есть вроде еще больно, но уже и хорошо, — бодрился Сан Саныч.
Врал, конечно. Хорошо не было. Было только больно. Немолодой. Как на собаке уже не заживало. Да и инструмент, который применили против него, не вполне напоминал тот, которым действует жених против невесты.
На том вопросы о здоровье и исчерпались. Каждый сам волен решать, где ему лучше вылеживаться — в санбате или во взводном блиндаже. Это дело сугубо добровольное.
— Теперь, что касается нашей проблемы, — начал вводить в курс дела отсутствующего две недели на передовой бойца Борис.
— Моей проблемы… — поправил Сан Саныч.
— Нашей проблемы! — повторил, как отрезал, Борис. — И лучше к этому вопросу больше не возвращаться. Надеюсь, я выражаю общее мнение?
Все согласно кивнули. И Сан Саныч. Потому что против своего подразделения, в отличие от того, что по ту сторону линии фронта, не попрешь.
— На сегодняшний день наши диспозиции выглядят следующим образом: клиент твой действительно не Глава, а подарок. Причем тот еще подарок. С тройным дном.
— Я же говорил…
— О чем ты говорил — это титульный лист к большому уголовному тому. И даже то, что мы совместными усилиями накопали, тоже, похоже, не весь текст. Так — отдельные, наугад взятые страницы. Крут клиент оказался. Очень. Что твое страусиное яйцо среди сваренных всмятку воробьиных.
— А если подробней?
— Не одно только звенигородское дело за ним числится. Но и еще кое-что. И тоже не из самых сухих.
— Что?
— Висячка по вооруженному ограблению сберкассы. Происшествие по тем временам всесоюзного масштаба. Два смертельно и один тяжело раненный. Преступников тогда, несмотря на персональную ответственность начальника управления, не нашли. Деньги тоже.
— А почему же вы решили, что это он?
— Потому что несколько лет назад один раскаявшийся по идейным соображениям зек дал против него показания.
— И что?
— И ничего. Кого сейчас могут интересовать трупы двадцатилетней давности? Тем более в сравнении с нынешней криминальной пальбой та представляется игрой детсадовцев в казаки-разбойники с использованием пистонных пистолетов. Теперь даже разборки с применением гранатометов рядовое событие. Ну и, кроме того, главных героев тех дел давно нет в живых: двое расстреляны, один согласно официальной версии умер от тюремных болячек. К чему мертвяков ворошить?
— Это все?
— Нет, не все. Как минимум еще один труп, лежащий вместо него в могиле. Итого пять установленных убийств и три попытки.
— Почему три?
— По одному тяжело раненному в тех, давних ограблениях и еще твой эпизод. Или ты сам, на кухне, когда картошку чистил, споткнулся и на нож грудью упал?
— Теперь все?
— Из известного все. Хотя, уверен, реальный список не исчерпан. Плюс современный джентльменский набор: финансовые махинации, спекуляция в особо крупных, связь с криминальными структурами района и города…
— Не связь. Связь — мелко. По оценке моих «знакомых», этот Глава района — действительно Глава. Реальный.
— Есть доказательства? Какие-то факты?
— Какие факты? Кто мне даст факты? Так, общие соображения по поводу… Из уважения к старому знакомому. В виде частного, не под протокол, мнения.
— А может, твои приятели из желания услужить тебе чего лишнего наговорили?
— Может быть. Только отчего у него в районе самые низкие показатели по тяжелым преступлениям? Рядом, за чертой подведомственных ему кварталов, палят из всех стволов, что на твоей Курской дуге. А у него — как в женском монастыре. Тишь, гладь да божья благодать. Что же уголовники на его территории разборки не чинят? Или у них там интереса нет? Или их интерес на эту территорию не допускают?
— А может, у него милицейская служба так поставлена, что криминал шелохнуться боится? Может, у него заповедник честного предпринимательства и высококультурных, между проживающим населением и преступным элементом, отношений?
— Ну да, и ежедневные поборы с киосков, магазинов, гостиниц и даже бабушек, продающих в переходах семечки. И неопознанные трупы на окраинах соседних районов. Я, прежде чем говорить, извините, справки навел. Насчет той тишины. Очень она гробовая оказалась. Как на кладбище.
— Вот такого неоднозначного гражданина ты, Саныч, не подумав, задел. За живое.
— Ладно, в следующий раз буду думать. Выбирать. Биографией интересоваться.
— Уж сделай одолжение.
— Сделаю. А пока вы скажите, что дальше делать решили?
— А решать тебе. Ты этот хвост за собой притащил, тебе от него и избавляться.
— Сам он, я так понимаю, не отпадет?
— Сам — нет. Ты ему так поперек горла встал, что если не выплюнуть — то задохнуться. В двух качествах одновременно один только ты его и знаешь. Я думаю, что даже ближайшие сподвижники считают его талантливым выходцем из народных масс. Самоучкой. Хоть не из молодых — да ранних. А все прочие эпизоды его бурной биографии для них тайна, покрытая мраком. Поэтому отступать ему, кроме как обратно к стенке, некуда. И, значит, в покое он тебя не оставит, пока урну с твоим прахом в руках не подержит.
— Тогда, может, мне их условия принять? Пока моя голова в цене.
— Принять можно. Только они тебя все равно шлепнут. И именно из-за цены. Дороже ты стоишь, чем трехкомнатная квартира. Намного. Да и время торговли, сдается мне, уже вышло. Деньги из оборота изъяты, в ход пошли ножи.
— Грустно.
— Да уж чего веселого.
— Остается обращаться за помощью к коллегам В милицию, в прокуратуру, в суд…
— Обращаться можно. Только что ты скажешь? И что докажешь? Он, нынешний, вне подозрений. Своими руками никаких преступлений не совершает. Живет легально, всячески заботясь о благе проживающего в районе населения. В том числе тебя. Всегда на виду. С утра до вечера в президиумах сидит. С вечера до утра — в саунах. Где городским прокурорам, судьям и прочим небесполезным начальникам спинки трет. А прокуроры, судьи и начальники его района — ему трут… С мылом.