Законы отцов наших
Шрифт:
— Так вот, значит, для чего предназначались деньги?
Хоби делает красноречивый жест рукой.
— Очевидно, банкротство не было его выбором. Просто кому-то в банке пришлась не по душе идея выдачи кредита Майклу. Как видишь, он даже вроде как сохранил свою фамилию, заменив в ней всего одну букву. Он сделал это на случай, если ему пришлось бы столкнуться с кем-то, кто знал его раньше. Помнишь, в свое время ты взял его номер социального страхования. Стало быть, у него теперь поддельный номер. Им очень не хотелось, чтобы кто-то вздумал копаться в прошлом Майкла. Во всяком случае, так я себе представляю это. Похоже, что у него довольно тонкая натура. Стрессовые ситуации не для него. У него случился нервный срыв. Сначала он батрачил на ферме, и вот, это было еще в 1971 году,
— Откуда тебе известно? — удивляется Сет. — Уж наверняка не от Нила, так?
— Нет, иначе я бы не стал тебе рассказывать. Пришлось довольно долго посидеть на телефоне, начиная с обеденного перерыва в последний день процесса. Пока ты шатался по улицам, я успел переговорить с банкиром, риелтором, торговой палатой. Никто не отозвался о нем плохо. Приятный, спокойный парень. Только немного странный, замкнутый в себе, молчун. В общем, тот, кого мы знали раньше. Сдается мне, он поддерживал тесные контакты с моим клиентом все последующие годы или хотя бы не терял с ним связи. Вроде тебя, верно? Правда, меня в основном интересовал мой клиент. Я всегда думай, что если Нил даст деру, то направит свои стопы именно туда. Он хотел предупредить Майкла, что его легенда разоблачена.
— Так вот почему он сбежал?
— Частично, я бы сказал. Главная причина, как мне думается, в другом. Но это опять-таки мои домыслы, хочу сразу оговориться. Так вот, Нил был очень недоволен линией защиты. К тому времени, когда я показал ему эту распечатку, его уже тошнило от меня. Я думаю, он дал матери слово хранить историю Майкла в тайне. Я на сто процентов уверен, что ему очень не хотелось, чтобы я вытащил все на свет божий. И я, конечно, был бы обязан сделать это, если бы он позволил. Кроме того, его сильно беспокоило то, что я мог проговориться тебе.
— Мне? Ну и что бы я сделал?
— Эй, парень, я ведь прекрасно помню, как Майкл подставил тебя. Вполне логично предположить, что ты захочешь смешать его с дерьмом, как только узнаешь, где его искать.
— Я никогда не винил его ни в чем. И ты это знаешь. А вообще-то я был бы не прочь повидаться с ним.
— Пруст, — говорит Хоби.
— Верно, — соглашается Сет.
Его воображение, имеющее прочный якорь в прошлом, начинает исподволь рисовать образ Майкла. Сету приходилось бывать в городишках, подобных Марстону. Насколько лет назад он написал серию статей о девушке из Падунка, штат Миннесота. Она хотела играть на трубе в духовом оркестре, который состоял сплошь из юношей. Сет провел там целую неделю. У всех тамошних жителей были диковинные прически: у девушек — ирокезы, а у ребят, чьи отцы когда-то колошматили хиппи, — длинные, грязные волосы до плеч. Все они по пятницам вечером накачивались спиртным и гоняли на машинах по окрестным дорогам, сшибая бамперами почтовые ящики, висевшие на столбиках на обочине. Их родители, в подавляющем большинстве фермеры, были очень обеспокоены усилившимся влиянием городской жизни. Их дети пристрастились к наркотикам и ошивались по разного рода притонам на межштатной дороге, надевая бейсболки козырьком назад и называя друг друга «хулами».
И вот в таком месте, где люди когда-то думали, что они и есть настоящая Америка, и поселился Майкл Фрейн. Сет представляет его себе на главной улице, мрачно вглядывающимся в витрину своего магазина. Вверху — потухшие неоновые буквы вывески. Какая-нибудь популярная марка — «Сони» или «Филипс». Внутри пыль и прочие признаки захиревшего бизнеса: какие-то бумажки, в беспорядке разбросанные по полу, две картонные коробки и несколько мотков провода на подоконнике. Углы, заросшие паутиной. Электропроводки и арматуры уже нет, как нет и полок для товаров. Сам Майкл все такой же угловатый и нескладный, хотя у него и появился небольшой животик. На нем застиранная клетчатая шерстяная рубашка навыпуск поверх твидовых брюк. Он выглядит потрепанным жизнью, о чем говорят шишковатые колени и локти. У него еще сохранилась кое-какая шевелюра, хотя и не такая буйная, как раньше. И ходит он теперь с трудом. Ведь каждый шаг вызывает у него
— И ты нашел его?
— Кого именно?
— Нила.
— Нет, конечно, нет.
— А как насчет Майкла?
— Нет. Потому-то я и принялся расспрашивать местных жителей. Он куда-то подевался. Никто не мог найти его в тот день. Или с того дня.
— Они теперь вместе?
— Скрываются? Да. Скорее всего. Я почти уверен в этом. У Майкла хорошая практика по части переделки своего имени и прошлого. И теперь он передает опыт Нилу.
В наступившей тишине из подвальной комнаты доносится голос одного из борцов, похожий на выхлоп двигателя. «Я надеру задницу Майти Уэлдеру», — сообщает он репортеру, берущему интервью.
— И ты не собираешься поведать мне об остальном? Как мы добрались до этой точки?
— Не могу, приятель.
— А кто может? — спрашивает Сет. — Кто это сделает?
Хоби кладет свою тяжелую руку Сету на колено. От него пахнет краской, слезящиеся глаза затянуты какой-то дымкой. Он смотрит на Сета, а тот на него, и между ними возникает мостик длиной в целую жизнь.
— Сам сообразишь, — отвечает Хоби.
Лето 1995 г.
Нил
«Слабаки», — всегда думал Нил, входя в тюрьму. Чертовы охранники похожи на сонных мух. Все, что их интересует, — бумаги и формуляры. Капитан требует, чтобы вся документация была в полном порядке. Всего лишь в двух сотнях футов от них неудавшиеся актеры и крутые клиенты, убийцы и жестокие громилы, а для этих бездушных винтиков главное, чтобы каждый посетитель аккуратно проставлял время прибытия и тюремный номер заключенного. Оформление пробации осуществлялось точно так же. Оно ничем не отличалось от обычного посещения, словно на свободу условно-досрочно выходил не какой-нибудь опасный рецидивист, а простой гражданин, который перебрал лишку, заснул где-нибудь на скамейке в парке и угодил в полицию.
— О Боже… — Нил вздохнул и подумал о девушке.
Нил был влюблен. Он вечно в кого-нибудь влюблялся, но теперь все было иначе. Впрочем, каждый раз все было иначе, потому что он любил девушек не так, как их любят другие мужчины. В школе он не был похож на сверстников, которые только и мечтали о том, чтобы оттрахать всех девушек из группы поддержки школьной баскетбольной команды. Нилу нравились девушки красивые, тихие, спокойные; девушки, в которых было нечто особенное; девушки, которые, наверное, чем-то напоминали ему самого себя. Но сейчас он влюбился по-настоящему. Серьезнее, чем когда-либо. Он был как тот парень из песни, который любил влюбляться. Он любил Лавинию.
— О, Нил, мой мальчик, мой мальчик, — сказал лейтенант. Он говорил это каждую неделю. Нил специально приурочил визит к тому времени, когда должен был дежурить Эдди, у которого вместо мозгов прямая кишка. Он редко обыскивал Нила. — Как там на улице? Дождь?
— Да так. Моросит немного, — ответил Нил. — Скорее похоже на туман.
— Вот дьявол, чертов разносчик пиццы не очень-то торопится. Всегда найдет, что сказать в свое оправдание. Ладно, заходи в мой офис. Скорее, похоже на туман, — повторил Эдди, тыча пальцем со слегка распухшими от артрита суставами в сторону смотровой комнаты. — Мать его за ногу, это уже черт знает что. Целый месяц вот так моросит без передыху. Загрязнение окружающей среды и все такое прочее. Человек постепенно уничтожает самого себя. Думаешь, я шучу? Я не шучу. Моросит. Вот гадство. Весь год не могу избавиться от долбаного кашля. — Он похлопал Нила по бокам, затем по внутренней поверхности ног от ступни до колена. — Ладно, все в порядке. Кто тебе нужен?