Законы высшего общества

Холина Арина

— Ну, да, это «Пинко», — сообщила несколько растерявшаяся Галя.

— Купальники с собой? — уточнила Мила. — Не люблю «Пинко». Издалека вроде хочется забрать все, что видишь, а вблизи смотришь — дрянь какая-то. Кстати, кто тебе красит волосы?

— Марина из «Провоста», — Галя вскинула голову.

— Руки ей надо вырвать, — кивнула Мила. — Тебе рыжий цвет не идет.

— А-а… — проблеяла Галя, но Мила уже ушла.

Галя злобно зыркнула на Настю.

— Такой она человек, — развела та руками. — Не обращай внимания.

Внутренний двор Галю впечатлил.

Не мог не впечатлить.

Устроившись в шезлонгах с тарелками, Галя все еще продолжала озираться, прикидывая, наверное, во что обошлась вечеринка хозяйке.

— А это ее дом? — прошептала Галя на ухо Насте.

— Ага.

— А… Она его сама купила?

— Папа подарил.

— А! — Галя вроде обрадовалась. — А кто у нас папа?

Настя назвала фамилию. Глаза у Гали расширились.

— Есть еще отчим, — Настя сообщила, кто же отчим.

У Гали отвисла челюсть — вместе с непрожеванной тарталеткой.

— Понятно… — протянула она.

— У Милы свой бизнес. Что-то вроде клуба, организация праздников.

— И сколько она зарабатывает? — с легкой иронией поинтересовалась Галя, уверовавшая, что Мила — заурядное избалованное дитятко богатых родителей.

— Тысяч двадцать-тридцать в месяц. Иногда больше.

Галя поразмыслила.

— В рублях?

— В евро, — поправила ее Настя.

Галя впала в задумчивость.

Настю она раздражала. И сама по себе, и как жена Максима. Но Настя умела играть. Именно поэтому она и пошла в актрисы — из-за того, что поняла, в жизни мы все притворяемся. Ради личной выгоды.

Все по Станиславскому — и психология, и драматическое мастерство. А психология Гали была такой, что она тоже играла — только бездарно. Не пережив еще триумф от завоевания Максима, эта прожорливая крыска уже лезла в высший свет. Только вот она не понимала, что такие, как она, всегда остаются самими собой — хоть корону им на голову надень, хоть мантию, подбитую горностаем, на плечи накинь, не станет Галя царицею, будет жадной старухой у разбитого корыта. Такие не создают новое, они разрушают старое. Пока Галя сидела тихо у себя в Медведкове, она была тем, чем Максим хотел ее видеть, — обычной женщиной без претензий, с которой мужчина его типа может скоротать пару лет жизни. Галя была тихой гаванью — пусть не самой живописной, не самой удобной, открытой всем ветрам, но все же убежищем, где можно отдохнуть от житейских бурь.

Настя живо это раскусила и увидела лишь один способ заполучить Максима — дать Гале то, от чего та не сможет отказаться.

Галя ведь была крепким сорнячком — уж она-то уцепится за возможность расти на плодородной почве, а не на каменных глыбах.

Она ведь и Максима наверняка так же прихватила, вцепилась репейником — и никуда не деться, не успел очухаться — а ты уже женат.

Интрига?

А почему бы и нет?

Весь вечер Галя таращилась по сторонам, ожидая, наверное, увидеть то, что ожидала, — гламурных див в купальниках от Кавальи, непременно на шпильках — даже у бассейна, но контингент был иной.

Не было глянца, отражающего свет, благодаря которому стирается личность и появляется

нечто усредненно роскошное. Не было азиатской показухи, отвлекающей внимание от природной красоты, которая заключается не в тех чертах, к которым стремятся постоянные клиентки «пластиковых» хирургов, мастерящих из живых людей Барби, а в личных особенностях — в широких бровях, в носах с горбинкой, в аристократичных, немного лошадиных лицах, в массивных скулах. Лучшие модельные агентства Нью-Йорка оптом бы приобрели всех гостей Милы — была бы такая возможность, потому что у них имелось то, чего нет у изголодавшихся по «гламуру» девиц, рвущихся в этот бизнес, — индивидуальность.

Ну, и особый стиль одежды — все дорого, но просто, никакой нарочитости, кукольности, нарядности, которую изо всех сил вытравливают умные матери из подрастающих дочерей — стразов, блесток, заколочек с фальшивыми драгоценностями, теней с блестками…

Не то чтобы Настя была уж так против блеска и некоторой мишуры, но бездумное обвешивание фальшивыми бриллиантами вызывало у нее дурноту и желание своими руками сорвать безвкусные излишества.

Здесь чувствовался класс, и Галя все никак не могла в нем сориентироваться. И лучше бы не пыталась. Результат вышел настолько ошеломительным, что даже Настя потеряла чувство юмора.

Двадцать первого августа, пригласив всех к себе на день рождения, Настя чуть в обморок не упала, завидев Максима с новой женщиной. Правда, выяснилось, что новая — это хорошо забытая старая, то есть преобразившаяся Галя. Во-первых, изменился цвет волос — Галя стала шатенкой, как и Настя. Во-вторых, нарастила волосы. Платье то ли от «Пуччи», то ли в стиле «Пуччи» выглядело очень даже мило. Общую картину портили жуткие нарощенные ногти с рисунком, но, в общем и целом… как ни горько признать… выглядела она мило.

— Галя сошла с ума, — шепнул Максим Насте, когда появилась возможность поговорить без свидетелей.

— Ура! — хмыкнула та.

— Тебе весело, — кивнул Максим. — А у меня не женщина, а бормашина — только и делает, что зудит: я нашла та-акой салон красоты — дай денег, я купила та-акое платье, денег больше нет, поехали в сентябре покатаемся на яхте — есть деньги?

— Макс, прости, но мне наср…ть, — грубо отрезала Настя и ушла к гостям.

«И чего ты добилась, Настенька? Любовник жалуется на жену, у которой появились псевдоаристократические замашки и творческие амбиции? Тебе это надо?»

В середине праздника Мила оттащила хмельную Настю в туалет.

— Окстись! — посоветовала она.

— Ты о чем?

— Не надо так таращиться на этого твоего Максима! — рявкнула Мила.

— Я не таращусь! — пролепетала Настя.

— Таращишься! — настаивала Мила.

И тогда Настя уселась на толчок и разревелась.

— Как меня все это заколебало! — завыла она, размазывая по лицу макияж.

Перепуганная Мила закрыла окно и врубила вытяжку с музыкой.

— Какая же я дура! — подвывала Настя. — Почему?.. Ну, почему мне так плохо? Почему я не могу влюбиться в человека, который будет меня обожать, сдувать пыль с моих туфель?