Заложница, или Нижне-Волчанский синдром
Шрифт:
– Там ведь есть режим для двоих?
– Есть, – неохотно подтвердил босс, подозревая, что дело идет к чему-то недоброму.
– Давай зарубимся!
Повисла пауза.
– Правильно ли я понимаю, – медленно произнес Глеб, – что еще вчера ты угрожала перерезать себе горло, а теперь предлагаешь сыграть с тобой в «Кол оф Дьюти»?
– Да, именно так, – подтвердила я. – Слышал, что у детей гибкая психика?
– Твоей гибкой психикой, – с глубочайшим убеждением ответил босс, – можно сваи на стройке забивать.
– Так что скажешь?
Глеб окинул меня испытующим взглядом и неожиданно усмехнулся.
– Давай.
– Только
– На ночь я отпускаю весь обслуживающий персонал.
– Тогда пошли на кухню.
И мы пошли на кухню. Судя по неуверенности в движениях босса, эту часть дома он посещал редко. Один раз даже перепутал дверь, вместо кухни оказавшись в наполненной тихим гулом бойлерной.
– Та-а-ак, что тут у нас, – протянула я, достигнув цели маршрута и получив в качестве приза огромный двустворчатый холодильник. – О, колбаска! Сделаешь мне бутербродик?
Видимо, Глебу давно не приходилось никому делать бутербродик. Губы его шевельнулись, рука с растопыренными пальцами взметнулась вверх. Он явно искал нужные слова и не находил их. Так ничего и не сказав, владелец охранной фирмы взял палку колбасы, хлеб, нож и разделочную доску.
Обратно мы возвращались с тарелкой криво нарезанных бутербродов, каждый с кулак толщиной, тремя бутылками лимонада и коробкой эклеров. Глеб сел на диван, я устроилась на полу. Следующие три часа мы воевали с переменным успехом, пока накопившаяся за день усталость не сконцентрировалась в области головы, превратив ее в неподъемный шар. Глаза начали слипаться, и я все чаще отвлекалась от игры, самозабвенно зевая во весь рот.
– Давай-ка спать, – Глеб подхватил мой зевок, прикрыв рот внушительным по размеру кулаком.
– Давай, – согласилась я, опершись рукой о колено мужчины, чтобы подняться с пола. – Спокойной ночи!
– Спокойной, – он небрежно помахал растопыренной пятерней.
У себя в комнате я разделась и обессиленно растянулась на просторной кровати, застеленной скользкой холодной простыней. Усталость довершила начатое дело: вместо сильного здорового тела я ощущала неповоротливую связку ноющих мышц. Я была уверена, что засну мгновенно, как только закрою глаза, но сон никак не шел. Слишком много мыслей толпилось в гудящей после тяжелого дня черепной коробке. Драка в переулке, проплешина на голове брата, сломанная гитара, рыбий взгляд Дамира, уставшие от жары охранники в пыльном камуфляже – все это проносилось перед глазами, словно нарезка кинокадров на каком-нибудь фестивале независимого кино.
А еще я думала о хозяине дома, спящем в соседней комнате. Сложно было представить такого брутального мужика в чем-то вроде фланелевой пижамки, поэтому воображение мое рисовало… Понятно, что оно рисовало: то, что по закону не должно было рисовать еще сорок шесть дней, оставшихся до моего совершеннолетия.
Меня тянуло к Глебу, глупо отрицать. Но тянуло на примитивном уровне, словно я была бродячей кошкой, столкнувшейся в подворотне с мохнатым и сильным самцом. С точки зрения психологии ситуация вырисовывалась куда сложней. Глеб Николаевич грубо влез в мою жизнь и чуть не пристрелил подчиненного. Как ни крути, это сильно перевешивало любовь к компьютерным играм и согласие сделать бутербродик с колбасой. Гитлер, вон, рисовал пейзажи и обожал животных, но славным парнем так и не стал…
В конце концов, я пообещала себе держаться от хозяина базы подальше. Тихой мышкой пересидеть эти два-три месяца, вернуться домой, плюнуть на Стасовы начищенные ботинки и продолжить обычную жизнь. Я почувствовала, что приняла правильное решение, и наконец-то смогла заснуть.
Глава 3.
Телефон так и не вернули, ставить будильник было не на чем, а потому меня опять разбудил стук в дверь. Я сползла с кровати, накинула первую попавшуюся рубаху и щелкнула замком, спросонья не сразу сообразив, в какую сторону его поворачивать. На пороге стоял Андрей. Глаза его метнулись куда-то вниз, улыбка из нейтральной стала насмешливой. Я опустила глаза и залилась густым румянцем, сообразив, что случайно надела доставшуюся по ошибке рубаху Глеба. Оправдываться было глупо, да и не все ли равно, чего он там подумает о моем моральном облике?
– Если тебе все еще нужны твои вещи, поторопись, – на слове «твои» послышался еле заметный акцент. – Выезжаем через пять минут.
Я кивнула, закрыла дверь и принялась метаться по комнате, пытаясь одновременно причесаться и натянуть штаны. К машине мы подошли вместе, синхронно хлопнув дверями. Я села сзади, Андрей устроился рядом с круглолицым водителем, похожим на одуванчик из-за торчащих во все стороны светлых волос.
– Костя, ну что опять за срач? – «Московский консультант» извернулся, приподнял зад и стряхнул на пол какую-то шелуху.
– Не прогневайся, Андрей Филиппыч, – Костя улыбнулся с видом притворного раскаянья и выкрутил руль, сдавая назад для разворота. – Курить бросаю, все время жевать тянет.
Машина, здоровенный джип с квадратным лобовым стеклом, и правда была завалена едой. Рядом с рычагом передач валялась ополовиненная упаковка фисташек, еще несколько пачек с соленым арахисом лежали у меня в ногах, должно быть, скатившись с сиденья во время торможения. Из кармана на спинке кресла высовывался бумажный пакет с жирным пятном, источавший запах шавермы. Когда машина миновала КПП и выбралась на шоссе, я стянула кеды и устроилась поудобней, решив вместо созерцания скучных пейзажей компенсировать недосып.
Через пару минут меня грубо потрясли за плечо. Я открыла глаза и принялась озираться, не сразу сообразив, куда попала. Оказывается, прошло уже два часа: в окне виднелась знакомая дверь в подъезд, как всегда распахнутая и подпертая кирпичом из-за неработающего домофона. К счастью, местные старушки еще не успели оккупировать лавочку у подъезда, иначе не миновать мне славы малолетней содержанки, которую клиенты до дома подвозят, совсем стыд потеряла, и мать была такой же вертихвосткой и так далее.
– Давай, дуй на выход, – Андрей убрал руку, убедившись, что я окончательно проснулась.
– А можно мне одной сходить? – Я потерла лицо в бесполезной попытке взбодриться, поправила пятерней растрепавшуюся челку. – Я никуда не денусь. Дом типовой, из подъезда только один выход.
– Это с чего вдруг?
Я замялась, не зная, как объяснить. Эту ночь я провела на кровати, чья площадь превышала по размеру всю нашу кухню. Кухню, где над раковиной отвалилась половина плитки, а треснувшее окно было заклеено изолентой, чтобы не поддувало. Откуда никогда не выветривался запах луковой кожуры, слежавшихся сигаретных бычков и тяжелого, въевшегося в стены перегара. Я словно смотрела на свой дом глазами «московского консультанта» и испытывала почти физическую боль от ничем не объяснимого стыда. Разве это была моя вина? Разве я выбирала, в какой семье появиться на свет?