Заложница
Шрифт:
— Лучше бы ты солгал, — говорит она, наконец.
Я знаю, каково это, притворяться. И я покончил с этим давным-давно, больше никакой лжи.
— Между нами ничего нет. Нет обещаний и сладких слов. Все, что у нас есть — это голая правда, нравится тебе это или нет.
Слово «голая» падает словно увесистый камень в тишине телефонной линии. Я не подразумевал сексуальный подтекст, но секунда молчания меняет всё. Прозвучало так, будто я хочу больше, намного больше, чем поцелуй и мимолётные прикосновения. Словно я попросил Брук трахнуть меня.
— Звучит
Боится ли она меня до сих пор? Должна бы, особенно после рассказа Риверы.
— Возможно. И ты опять повезёшь нас туда, куда я скажу. И буду тебя держать сколько захочу. Но я не буду тебя заставлять трахаться со мной. Поняла? Это обещание.
— Детектив сказал, что ты убьёшь кого угодно, лишь бы остаться на свободе. Что тебе нечего терять.
— Это в очередной раз доказывает, что он ни черта не знает обо мне.
— Так это неправда? О том, что произошло на лесопилке?
Ненавижу надежду в её голосе.
— Я говорил не об убийстве, а о том, что мне нечего терять.
Я, не раздумывая, убью кого-либо за любого из своих парней. Ради защиты или мести, разницы нет. И когда размышляю о защите близких мне людей, улыбка Брук всплывает в моей голове. Парни — не единственные, защищая кого, я убью.
— Я не могу ответить на все твои вопросы. Не могу рассказать всего. — Это подвергло бы девчонку не меньшему риску, разгуливай я с ней по городу за ручку. Если Ривера додумается использовать Брук в качестве рычага, он не будет думать о её безопасности. — Но я могу пообещать, никогда тебе не лгать.
Брук долго молчит, раздумывая над моими словами. Такое ощущение, что я слышу её мысли. Знаю, что бы она ни сказала далее, это будет своеобразный тест для меня. И мне отчаянно захотелось его пройти.
Я никогда не сближался с девушками, у меня даже не возникало желания попробовать. Быстрый перепих, когда моё тело нуждается в разрядке, вот и всё, что связывало нас. Но всё изменила одна ночь, когда Брук стала свидетелем убийства. Ночь, когда я сохранил жизнь этой девушки.
Она могла бы задать мне тысячу компрометирующих вопросов. О миллионе грехов, совершенных мною. Преднамеренных или в порыве гнева. В итоге она лишь спрашивает:
— Если мы встретимся вновь, ты причинишь мне боль?
Я выдыхаю с облегчением. На этот вопрос я могу ответить без труда.
— Никогда, — в моём голосе железобетонное обещание. — Я скорее отрежу свои руки.
Может, я и не знаю, как встречаться с девушками, как любить их, но зато я хорошо знаю, как защищать кого-то. Я делал это с тех пор, как повзрослел и научился драться. И это должно было распространяться исключительно на мальчишек, вышедших из того подвала. Но Брук удалось каким-то образом пробраться слишком глубоко в моё тёмное сердце.
Когда это началось? Когда она смотрела на меня испуганным взглядом своих карих глаз, сидя в фургоне? Или когда стояла в моих руках в разорванном платье посреди тёмной реки?
Я становлюсь одержим ею. Формой её бровей, жаждой прикосновения
На её страничке в Инстаграме есть видео, на котором она в широкополой панаме и крошечных оранжевых шортиках пускает мыльные пузыри на свою подругу Челси. В кадре не видно Челси — она держит телефон и уворачивается от Брук, чтобы пузыри не попали на её телефон. Брук так счастлива там, её глаза горят, отражаясь в мыльных пузырях. Руки Челси тряслись, от чего весь ролик получился смазанным, но они так искренне смеялись и визжали.
Я просматривал снова и снова эти сорок шесть секунд.
У меня нет аккаунта в Инстаграме или Фейсбуке, ни у кого из нас нет. Но есть фейковые, с которых очень легко можно отследить передвижения людей, которых нам нужно найти. И недавно я нашёл еще одно полезное свойство технологий двадцать первого века: я мог наблюдать за жизнью Брук, не находясь при этом рядом.
Стоит жаркая ночь, и я очень хочу увидеть её в тех крошечных шортах. Я настолько сильно представляю её себе — задыхающейся от смеха, и такой чертовски красивой, что у меня болит грудь.
— Что ты делаешь в данный момент?
— А что? — спрашивает она, вдруг насторожившись — я отчётливо слышу это в её голосе. А я смотрю через парк на мотыльков, нарезающих круги около уличного фонаря, как оглашенные. — Потому что я хочу знать. Вот, что!
— В кровати, — отвечает Брук нерешительно. — Читаю.
— Что на тебе надето? — нетерпеливо спрашиваю я.
Повисает долгая пауза.
— Я не знаю. Просто футболка.
— И всё?
— Почему ты спрашиваешь?
Не успев подумать, я отвечаю первое, что приходит на ум:
— Потому что ты заставляешь меня верить, что мне есть, за что бороться в этой жизни. — Эти слова рвутся из какой-то неизведанной части моей души. Не отрепетированные, и потому правдивые.
Опять пауза.
— Трусики, — шёпотом отвечает она. — Еще на мне надеты трусики.
Мой член тут же твердеет от слова «трусики», произнесённого этим невинным и нежным голосом.
— Какого цвета?
— Голубые, — голос Брук совершенно охрип. Я повернут на таком дерьме с голосами людей. В то время, как другие дети учились кататься на велосипедах, мы, мальчики в том подвале, слышали разные оттенки огрубевших голосов взрослых вокруг нас. Как, бл*дь, чертовы зашуганные кролики, чутко улавливающие любую угрозу. — Майка тоже. Это спальный комплект.
— Спальный комплект, — повторяю я, представляя девушку в крохотной пижамке.
Как будто есть особый смысл в том, чтобы иметь специальную одежду для сна. Сам я обычно просто стаскиваю майку и джинсы, бросая их возле кровати. Таким образом, могу быстро собраться в случае тревоги.
Но мне нравится, что у Брук есть специальная одежда для сна. Нравится, что она чувствует себя в безопасности.
— Какой оттенок голубого? Светлый или тёмный?
Её голос звучит задумчиво:
— Я думаю лазурный.