Заложники любви
Шрифт:
Все было бы ничего, если б он был нормальный парень. А то молодость проходит, и неизвестно что хуже: нахальный Игорек или стерильный и принципиальный Ираклий…
Но одно полезное дело он все-таки сделал. Я представила, что было бы всего месяц назад, если б я прочитала про А. все, что ты мне написала… Был бы ужас, кошмар и попытка самоубийства. Теперь я холодна и спокойна, как айсберг. Меня совершенно не волнуют его романы.
А с этой замужней у него все равно ничего не получится. Даже если и получится, даже если она такая дура и бросит своего мужа-журналиста и выйдет замуж за школьника, то все равно мне до этого нет никакого дела.
Да, на днях ходили с мамулей покупать бюстгальтер. Ираклий не одобряет, когда я хожу «бэз». Представь себе, у меня уже второй номер. И совершенно впритык. А папочка утверждает, что я даже подросла за этот месяц. Впрочем, это меня совсем не радует.
Прощай, моя радость! Пришел Ираклий, и мы должны грузиться на машины — едем в Батумский дельфинарий. Целую тебя. Скоро увидимся.
1 сентября 1978 г.
Сейчас прочла свою мартовскую запись насчет Наташи Ростовой. Смешно! Каким я, в сущности, была еще ребенком. Сколько во мне было детского экстремизма. «Ненавижу!» — и все! Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. А жизнь намного сложнее…
Сегодня первый учебный день. Кончилось лето. У меня такое чувство, что еще что-то кончилось… Может быть, мое чувство к А.? Нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет!
Красивая строчка получилась. Так и хочется ее еще украсить какими-нибудь крестиками и ромбиками…
Ну, в самом деле, откуда такие дурацкие мысли? Что же в самом деле изменилось? А вот ничего. Только лето кончилось. Я, конечно же, волновалась, когда мы со Зверевой топали в школу. Господи, у нее лифчик уже третий номер! Что же дальше будет? Я чувствую, после родов ее разнесет ужас как.
Никогда в жизни не опущусь, как некоторые… Замуж выйдут и считают, что жизнь кончилась, и начинают трескать сладкое и мучное. В конце концов, женщина ценится не на килограммы. Главное в женщине — шарм и стиль.
Звериха радуется, что у нее — номер три, и не придает значения, что талия у нее уже 71 см . А у меня талия 58 см . Специально обвела рамочкой, чтобы видно было, чтоб через год и через два эта цифра была моей путеводной звездой, моим маяком и не позволяла распускаться.
Все это — ерунда! А главное то, что я волновалась, когда шла в школу. Я придавала особое значение этой встрече. Я за три дня к ней готовилась. Почему? Потому что и вправду не только лето кончилось. Детство кончилось. Даже Зверева не только потолстела, но и повзрослела.
А. похудел. Глаза стали темнее. Были совсем голубые, а теперь почти синие. Взгляд стал колючий… Был колючий, пока меня не увидел.
Зверева меня предупреждала, что все упадут, но я ей не верила. Все-таки она трепло. Я боялась, что ничего во мне не дрогнет, когда я его увижу. И поэтому всю последнюю неделю я думала только о нем, о нашей встрече…
В Сухуми мне иногда казалось, что мое чувство куда-то пропадает. И так жалко мне его становилось. Я имею в виду чувство. Странно, ведь я от этого чувства ничего, кроме неприятностей, не имела, а вот когда начала его терять, то тут же и пожалела. Странно устроена юная девушка. Ха-ха! Смейтесь, смейтесь, а я и есть юная прекрасная девушка! Которую без памяти любит красавец Ираклий Мелашвили и от которой просто обалдел весь класс, когда она вошла. В том числе и А.
Конечно, мы с Лариской специально готовили мое появление, как цирковой трюк. Туфельки, юбочка, чулочки… Прическа, реснички чуть-чуть, едва заметно, чтоб учителя не зудели, колечко — подарок Ираклия, цепочка серебряная венецианского плетения. Зверева слюну, как собака Павлова, пустила, когда увидела. Я поклялась дать ей поносить. Но главное, как говорит Зверева, у меня появилась походка. То ходила и ходила, а теперь, как скажет Лариска, выступаю. Вот было бы интересно подсмотреть со стороны, потому что когда идешь мимо зеркала или витрины и смотришь на себя, то походка делается деревянной. Я и сама чувствую, что двигаюсь по-другому. Такое странное ощущение — сижу, стою, лежу, иду и словно чувствую все свое тело сразу. И оно одновременно и легкое, и тяжелое.
Интересно будет прочитать эти записи лет через десять… Что-то я скажу по этому поводу? А мне наплевать! Слышишь ты, старая грымза? Наплевать на все твои кривые ухмылки и умные слова. Хочу на тебя посмотреть, как ты будешь ходить в свои двадцать шесть лет! Хочу посмотреть, кто тебя будет любить с такой же силой, как меня любит Ираклий? Он даже на прощание не позволил себе поцеловать меня в губы. Ведь я нарочно подставляла ему губы, а он чмокнул в щечку, и все. А сам аж дрожит весь. Я же чувствую! Вот это мужская выдержка! Хотя, конечно, это уж чересчур. Собираться жениться на девушке через полтора-два года и ни разу не обнять ее по-настоящему. А еще говорят, что грузины супермужчины.
Ну все! И сама с собой в будущем поссорилась, и Лариску оговорила, и на Ираклия бедного накричала! Все сделала, кроме того единственного, ради чего дневник открыла. Вот и мама все время мне твердит, что не умею сосредоточиться. С этим надо как-то бороться! Начинаю. Записываю то, что собиралась с самого начала. Итак…
Явились в школу мы с Лариской специально позже всех. Погода была отличная, во дворе гремела музыка, и директор через микрофон поздравлял первоклассников. Их насыпало целый двор. Мы тихонько подошли, и я сразу же увидела А. И сердце мое екнуло вопреки всем опасениям. Меня даже пот прошиб, и я, как говорит Зверева, покраснела до шеи. Хорошо, что мы подошли сзади незаметно. И весь митинг я видела А., а он меня не видел. Это позволило мне психологически освоиться.
Потом мы с Лариской специально исчезли и проследили, как А. со своим вечным спутником Спиридоновым направились в класс. Потом, когда уже все вошли, поахали друг на дружку, поохали и немного успокоились, явились мы с Лариской… Сдавленный стон зависти и изумления прокатился по классу, когда стремительной и независимой походкой мы прошли за свою парту.
Мне удалось дружески легко кивнуть А. и больше не смотреть в его сторону. Но боковым зрением я увидела, как расширились его глаза, как какая-то фраза застряла во рту, как недоуменно сошлись на переносице брови. Я всей кожей почувствовала, что он просто обалдел. И не только он. Но он больше всех. По-настоящему.
Потом я весь день даже не смотрела в его сторону. Мне и не нужно было. Зверева служила мне перископом. Она сообщала о каждом его взгляде, о каждом движении…
Когда мы выходили из школы после уроков, они с Игорьком, как миленькие, торчали около ворот. Потом тащились за нами почти до самого дома. Правда, им частично по пути, но тут все понятно без лишних слов.
Итак — СВЕРШИЛОСЬ!!! Я счастлива!!! Оказывается, это очень, очень, очень приятно — быть счастливой.
19 октября 1978 г.