Заложники
Шрифт:
Вилигайла не забыл, о чем его спрашивал Гругис, и, когда на равнине кони их поскакали рядом, сказал:
— Я понял, юноша, что ты хочешь спросить, да не решаешься. Тебе интересно знать, не дрогнула ли у меня рука, когда мне пришлось задавить прямо на земле эту вражью гниду? Верно я угадал?
— Верно. Мне ведь никогда не доводилось… — признался Гругис.
— Скажу тебе прямо: сердце успело очерстветь… Поначалу-то я после битвы несколько дней в себя прийти не мог, все головы отрубленные перед собой видел… Ну а теперь… Лучше, конечно, было бы без всего этого.
Вилигайла
Всадники не могли прибавить шагу — им мешали привязанные к седлам кони вражеских проводников. Это был неожиданный военный трофей. Особенно радовался ему спутник Гругиса — крепкий мужчина с наивным лицом и короткой шеей. В глубине души он надеялся, что юный князь подарит одного из животных ему, однако эти надежды вскоре рассеялись в прах.
Когда всадники выехали наконец из лесу, перед ними открылось печальное зрелище; сожженные деревни, потравленные конями несжатые нивы, где клевали зерно дикие голуби. Изредка им попадались поодиночке изможденные люди, которые бродили по этим полям в поисках неизвестно чего.
В одной из сожженных деревень всадники услышали стук топора: отец с двумя сыновьями строил новый дом. Видно было, что силы и здоровья старику еще не занимать, да и рабочей сноровки тоже: он плотно укладывал бревно на бревно, как жемайтский сыр «кастинис» на хлеб. Распоряжения его были отрывисты и суровы, порой они сопровождались энергичным взмахом руки или полосатой бороды. Сыновья стремглав кидались выполнять поручение, избавляя от этого старого отца. При виде всадников земледельцы насторожились, недоверчиво уставились на них, не выпуская из рук топоры. Им показалось подозрительным уже одно то, что всадников было двое, а коней — четверо.
Воздав хвалу жемайтским богам, Гругис поздоровался. Старик что-то буркнул под нос, однако разговор не поддержал — наоборот, с еще большим остервенением принялся тесать бревно, прищурившись, следил, ровно ли снимается стружка.
Тем временем со стороны леса показался странный обоз. Впереди неспешно маячила дымчатая корова, запряженная в двухколесную волокушу. На ней были уложены два еловых бревна, верхушки которых волочились по земле. Корове помогали две женщины и целая орава ребятишек. Их крики и гомон были слышны далеко вокруг. Заметив всадников, шумная ватага испуганно замерла.
— Ступайте своей дорогой, не бойтесь, мы не крестоносцы! — прокричал Гругис.
Корова встала, переступая на месте, кивая головой, украшенной вилообразными рогами.
— У вас что, коня нет? — спросил князь, обращаясь к старику.
— Нет, иначе зачем нам мучить буренку, — хмуро отрезал тот.
— Возьмите тогда нашего, — предложил Гругис. — У вас крестоносцы отобрали, а мы — у них.
Спутник юного князя разинул рот от огорчения. А он-то думал, что пригонит вскоре двух коней, похвастается перед товарищами, а теперь вот князь так бездумно отдает животное в чужие руки. Хорошо еще, хоть второй конь остается.
Оторвавшись от работы, строители распрямились и вонзили в бревно топоры — топорища напоминали издалека обломанные ветки.
— Да ведь нам и заплатить нечем, — сказал старик, теребя неровно седеющую бороду.
— Ничего, рассчитаетесь, когда снова разживетесь, — успокоил его князь. Он ловко соскочил на землю и стал распутывать поводья притороченного к седлу коня.
Старик все никак не мог поверить, что задаром получает животное, он не решался притронуться рукой к поводьям, однако успел подметить искушенным взглядом, что за сокровище плывет ему в руки.
Ребятишки бросились рвать траву погуще, стали совать ее коню и, окружив его со всех сторон, ласково разговаривали с ним, радуясь появлению нового члена семьи. Супруга крестьянина, костлявая женщина с большими светлыми глазами, пригласила всадников в лес, где укрылись ее односельчане, пообещав угостить копчеными налимами.
На прощание старик взволнованно спросил:
— Скажи хотя бы, кто ты, добрый юноша…
Гругис уже сидел верхом, конь под ним волновался и бил землю копытом, пора было в дорогу.
— Я сын князя Скирвайлиса, — ответил Гругис и пришпорил гнедого.
Всадники миновали еще несколько сожженных усадеб. Всюду они видели только почерневшие головешки да прибитую осенним дождем серую золу. Росшие близ пожарищ яблони и клены кивали им вслед обгорелыми темными ветвями.
Спускаясь с косогора, под которым темнела извилистая, поросшая ольхой лента речушки, всадники повстречали босого косматого человека в лохмотьях. Охая от натуги, он медленно катил валун. Под вековыми деревьями этот человек сложил из валунов нечто странное — то ли колодезный сруб, то ли невысокую башенку. Видно, задумал соорудить себе жилище, способное устоять против неприятельского огня.
При виде всадников человек припал к земле, как перепуганный кот, однако тут же вскочил и по-медвежьи тяжело протопал за собственноручно сложенную каменную стену. Он опасливо высовывал оттуда голову, обводя путников безумными глазами, горевшими неукротимым, как пламя пожарищ, огнем.
Гругис не мог без содрогания смотреть на этого человека. Он пришпорил коня, чтобы поскорее покинуть жуткое пепелище, оставшееся от деревни, но и промчавшись несколько миль, продолжал чувствовать на себе сверлящий взгляд безумца.
Путь всадников пролегал по местам, где месяц тому назад прошагало войско ордена, предавая все огню и разрушению. Остались лишь камни, головни да вытоптанная земля. Во многих местах она почернела от крови жемайтов и их врагов, в стволах сосен торчали стрелы, повсюду валялись железные шлемы, поломанные копья, то тут, то там можно было увидеть смердящие трупы.
Всадники пытались по различным приметам определить, как двигались вперед крестоносцы: где они ночевали и жгли костры, где на них нападали из лесу, где пришлось сразиться с жемайтами в открытом поле.