Заложники

Пэтчетт Энн

– Кажется, у меня есть занятие на целую вечность, – сказал Тибо по-французски. – Это чтение займет у меня лет сто. Но, в конце концов, время у нас есть.

– Кто знал, что быть захваченным в заложники – это все равно что посещать университет, – усмехнулся Гэн.

Тибо улыбнулся и перевернул страницу. Слышала ли она их разговор? Видела ли она, как он выходит из гостиной? Гэн направился на кухню, которая, к его радости, оказалась пустой, и незаметно скользнул в посудную кладовку. Он решил ждать. Обычно, когда он приходил в эту комнату, Кармен уже находилась здесь. Он впервые оказался тут в одиночестве, и вид громоздящихся над его головой тарелок наполнил его сердце любовью к Кармен. Тарелок было столько, что два человека могли пользоваться ими целый год и ни разу не мыть посуду. Ему так редко удавалось выкроить минутку, чтобы побыть в одиночестве. Его все время о чем-то просили. Его голова была забита переживаниями и признаниями чужих людей. Но вот наконец вокруг него установилась тишина, и он тут же представил себе Кармен, сидящую рядом с ним и спрягающую глаголы, ее длинные тонкие ноги, скрещенные на полу. Она первая попросила его об одолжении, и вот теперь он собирается попросить ее о помощи. Они должны вместе помочь господину Осокаве и Роксане Косс. В нормальной жизни он бы заявил, что решение личных проблем его работодателя в его обязанности не входит, но разве их теперешнюю жизнь можно назвать нормальной? Теперь он воспринимал господина Осокаву безотносительно компании «Нансей» и Японии. Эти понятия остались далеко в прошлом, так что теперь ему трудно было себе даже вообразить, что они вообще существуют. Теперь он верил только в посудную кладовку, в соусницы и супницы, в штабеля десертных тарелок. Он верил в предстоящую ночь. Его поражало, что теперь он каждую минуту думает о Кармен, а не о господине Осокаве, который наверняка все еще играет в шахматы с Ишмаэлем. Но он не мог заставить себя раздвоиться и в результате почувствовал себя неуютно в этой комнате, ощутил идущий от пола холод, слабые признаки боли в спине. Он был здесь, всего лишь здесь – в этой незнакомой стране, и ждал девушку, которую учил и любил, ждал, чтобы помочь господину Осокаве, которого он тоже любил.

Без часов он не знал даже, сколько прошло времени. Даже представить себе не мог. Пять минут длились здесь больше часа. «Любовь – своенравная птица, – вспомнил он какие-то французские стихи. – Ее нельзя приручить». Он прочитал эти строки самому себе. Ему очень хотелось их спеть, но петь он не умел.

И тут появилась Кармен, взволнованная и раскрасневшаяся, как будто всю дорогу бежала, хотя на самом деле она старалась идти как можно медленнее. Она закрыла за собой дверь и опустилась на пол.

– Я подумала, что ты именно этого хотел, – прошептала она, прижимаясь к нему так, словно было очень холодно. – Я подумала, что ты меня ждешь.

Гэн взял ее за руки: такие маленькие ручки! Как он мог принимать ее за юношу?

– Мне надо тебя кое о чем попросить, – сказал он и вспомнил: «Любовь – своенравная птица, ее нельзя приручить». Он ее поцеловал.

Она ответила на его поцелуй и стала гладить его волосы, такие блестящие и густые, что она никак не могла от них оторваться.

– Я боялась уходить сразу. Я подумала, что надо немножко подождать.

Он снова ее поцеловал. В поцелуях есть какая-то непостижимая логика, непреодолимая сила притяжения, как у металла с магнитом, так что даже странно, как эти двое находили в себе силы, чтобы не целоваться каждую минуту. В некотором смысле мир – это океан поцелуев, из которого мы, люди, однажды нырнув, больше уже никогда не можем вынырнуть.

– Сегодня ко мне подошла Роксана Косс, – сказал Гэн между поцелуев. – Она попросила тебя сегодня ночью спать где-нибудь в другом месте, а утром не приносить ей завтрак.

Кармен отодвинулась от него, не снимая одной руки с его плеча. Роксана Косс не хочет, чтобы она приносила ей завтрак?

– Я сделала что-нибудь не так?

– Нет-нет, – ответил Гэн. – Она относится к тебе очень хорошо. Она мне сама об этом сказала. – Он снова обнял ее за плечи, и она прижалась к его плечу. Вот именно так должны чувствовать себя мужчина и женщина, когда остаются вместе. То, о чем Гэн даже не подозревал, когда занимался своими переводами. – Ты была совершенно права относительно ее чувств к господину Осокаве. Она хочет провести с ним ночь.

Кармен подняла голову:

– Но как же он попадет наверх?

– Роксана хочет, чтобы ты ей помогла.

Гэн жил одной-единственной жизнью, в которой он выступал в роли заложника, и все его друзья тоже выступали в роли заложников. Несмотря на то что он любил Кармен и вежливо обходился с некоторыми террористами, он оставался самим собой и вовсе не собирался вступать в террористическую организацию. Но для Кармен дела обстояли совершенно иначе. Она вела двойную жизнь. По утрам она, как все, делала отжимания и стояла на перекличках. Она ходила с винтовкой в наряды. За отворотом башмака она носила разделочный нож и знала, как с ним обращаться. Она подчинялась приказам. Она была, как ей объяснили, частью силы, которая стремится к изменениям. Но она также была девушкой, которая приходит по ночам в посудную кладовку, учится читать по-испански и уже может сказать несколько фраз по-английски: «Доброе утро», «Я себя чувствую хорошо, спасибо», «Как пройти в ресторан?» Иногда по утрам Роксана Косс разрешала ей забраться в ее постель, полежать на таких красивых простынях, на несколько минут закрыть глаза и представить себе, что все это принадлежит ей. Она представляла, что сама является заложницей и живет в мире с таким количеством свобод и привилегий, что бороться там уже не за что. Не имело значения, каким образом сосуществовали эти две жизни: они всегда оставались двумя разными частями, и при переходе от одного состояния в другое ей приходилось преодолевать некоторые препятствия. Если она скажет Гэну, что не может проводить господина Осокаву наверх, то наверняка разочарует всех: и самого Гэна, и господина Осокаву, и госпожу Косс, которые все были к ней так добры. А если она согласится, то нарушит присягу, данную своей организации, и рискует подвергнуться наказанию, которое даже трудно себе представить. Если бы Гэн все это понимал, он бы наверняка никогда не попросил ее о таком одолжении. Для него речь шла всего лишь еще об одной услуге, об оказании помощи друзьям. Как будто он просил одолжить ему книгу. Кармен закрыла глаза и притворилась, что очень устала. Она молилась святой Розе Лимской.

– Святая Роза, будь мне советчицей и руководительницей! Святая Роза, скажи, как мне поступить!

Она крепко сжала ресницы и молила о помощи ту единственную святую, которую знала персонально, но святая не склонна была содействовать водворению женатого мужчины в постель к оперной певице. На ее помощь в этом деле Кармен рассчитывать не могла.

– Разумеется, – прошептала Кармен, не открывая глаз и прижавшись ухом к сердцу Гэна. Гэн гладил ее по волосам снова и снова, точно так же, как когда-то делала ее мать, когда Кармен была ребенком и лежала в постели с лихорадкой.

Никто из гостей вице-президента и даже он сам не знали дом так же хорошо, как члены «Семьи Мартина Суареса». В ежедневные обязанности бойцов входил осмотр всех окон в доме и их замеры на предмет определения ширины: необходимо было знать, можно ли из них выпрыгнуть. Террористы рассчитывали места приземлений и возможные травмы, измеряли ущерб по количеству синяков и потенциальных поломанных костей. Каждый из них знал длину холла, все комнаты, они знали, откуда лучше всего вести прицельную стрельбу по внешним объектам, наилучшие пути бегства на крышу или в сад. Совершенно естественно, что Кармен тоже знала о существовании черной лестницы, ведущей из коридорчика при кухне в комнаты для прислуги. Она также знала, что в той комнате, где когда-то спала Эсмеральда, имелась дверь, ведущая в детскую, а в детской имелась еще одна дверь, ведущая в главный коридор третьего этажа, а в этот самый коридор выходила дверь спальни Роксаны Косс. Разумеется, на втором этаже спала не только Роксана Косс. Две комнаты здесь занимали командиры Гектор и Бенхамин. (Командир Альфредо, страдающий бессонницей, находил краткий покой только в маленьком кабинете на первом этаже.) Из бойцов многие тоже спали на третьем этаже, причем не всегда на одном и том же месте. Именно поэтому Кармен выбрала для своей ночевки место перед дверью Роксаны Косс – на тот случай, если кто-нибудь из солдат, мучимый беспокойством, проснется среди ночи и отправится искать развлечений. Сама Кармен пользовалась этим путем каждую ночь, чтобы попасть в посудную кладовку: она бесшумно шагала в одних носках по полированному паркету, знала местонахождение каждой скрипучей половицы, каждого потенциального искателя приключений. Она знала, как можно быстро раствориться в тени, если внезапно за углом на ее пути вырастет некто, направляющийся в туалет. Она умела скользить по паркету так же тихо, как коньки скользят по льду. Кармен в совершенстве владела искусством передвигаться бесшумно. И она очень сомневалась, что этим искусством владеет господин Осокава. Хорошо еще, думала она, что Роксана Косс не влюбилась в кого-нибудь из русских. Те едва ли могли сделать хоть шаг без сигареты или какой-нибудь громогласно рассказанной истории, понятной лишь им одним. Гэн должен был привести господина Осокаву в коридорчик в два часа ночи, а дальше она отведет его в комнату Роксаны Косс. Еще через два часа она подойдет к двери, чтобы увести его обратно. При этом они не скажут друг другу ни слова, но эта часть программы была, пожалуй, самой легкой. Даже будучи союзниками, они все равно не имели общего языка.

После того как план был разработан, Кармен отправилась с другими террористами смотреть телевизор. Там повторяли одну из серий «Истории Марии». Мария приехала в город в поисках своего любовника, которого раньше сама отослала от себя. Она бродила по многолюдным улицам с маленьким чемоданчиком в руке, и на каждом углу в засаде сидели незнакомцы, готовые ее убить, ограбить или изнасиловать. Все сидящие в вице-президентском кабинете плакали. После того как серия закончилась, Кармен играла в шашки, затем помогала составлять списки для пополнения съестных припасов, вызвалась добровольцем на завтрашнее дежурство в случае, если кто-нибудь заболеет или слишком устанет. Ей хотелось быть образцом дружелюбия и общественной активности. А встречаться с Гэном, господином Осокавой или Роксаной Косс до нужного момента она не хотела: она боялась, что не сможет сдержаться и разозлится на то, что они попросили у нее столь многого.

…Что может знать дом? Никаких сплетен вроде бы никто не разносил, и тем не менее в воздухе висело легкое напряжение, некая наэлектризованность, которая заставляла людей постоянно поднимать головы, оглядываться и ничего не обнаруживать. На обед приготовили соленую рыбу с рисом, но она как-то не удалась, и все один за другим оставляли свои порции недоеденными и выходили из-за стола. Пока вечер тонул в сгущающихся голубых сумерках, Като начал подбирать на рояле разные мелодии. Может быть, сказывалась хорошая погода, раздражение от того, что им так и не дают выйти погулять. Полдюжины мужчин стояли перед открытыми окнами и пытались надышаться свежим ночным воздухом, окинуть взглядом заросший сад, постепенно – цветок за цветком – исчезающий от них в темноте. Из-за стены слышался рев моторов: с улицы, очевидно, разъезжались машины, и на минуту заложники вспомнили, что там существует другой мир, но очень быстро об этом забыли.