Заметки для биографии Белинского

Лажечников Иван Иванович

В одном из уездов Тверской губернии есть уголок{440} (Пушкин некоторое время жил близ этих мест, у помещика Вульфа{440}), на котором природа сосредоточила всю заботливую любовь свою, украсив его всеми лучшими дарами своими, какие могла только собрать в стране семимесячных снегов. Кажется, на этой живописной местности река течет игривее, цветы и деревья растут роскошнее, и более тепла, чем в других соседних местностях. Да и семейство, жившее в этом уголке, как-то особенно награждено душевными дарами. Зато как было тепло в нем сердцу, как ум и талант в нем разыгрывались, как было в нем привольно всему доброму и благородному! Художник, музыкант, писатель, учитель, студент, или просто добрый и честный человек, были в нем обласканы равно, несмотря на состояние и рождение. Казалось мне, бедности-то и отдавали в нем первое

место. Посетители его, всегда многочисленные, считали себя в нем не гостями, а принадлежащими к семейству. Душою дома был глава его, патриарх округа. Как хорош был этот величавый, с лишком семидесятилетний старец{440}, с не покидающею его улыбкой, с белыми, падающими на плечи волосами, с голубыми глазами, не видящими, как у Гомера, но с душою, глубоко зрящею, среди молодых людей, в кругу которых он особенно любил находиться и которых не тревожил своим присутствием. Ни одна свободная речь не останавливалась от его прихода. В нем забывали лета, свыкнувшись только с его добротой и умом.

Он учился в одном из знаменитых в свое время итальянских университетов, служил не долго, не гонялся за почестями, доступными ему по рождению и связям его, дослужился до неважного чина и с молодых лет поселился в деревне, под сень посаженных его собственною рукою кедров. Только два раза вырывали его из сельского убежища обязанности губернского предводителя дворянства и почетного попечителя гимназии. Он любил все прекрасное, природу, особенно цветы, литературу, музыку и лепет младенца в колыбели, и пожатие нежной руки женщины, и красноречивую тишину могилы. Что любил он, то любила его жена и приятная женщина, любили дети, сыновья и дочери. Никогда семейство не жило гармоничнее.

Откуда, с каких концов России, не стекались к нему посетители! Сюда, вместе с Станкевичем{441}, Боткиным{441} и многими другими даровитыми молодыми людьми (имена их смешались в моей памяти), не мог не попасть и Белинский. В один из последних тридцатых годов общество молодых людей (в том числе и Белинский), гостивших у моего соседа, в уголку, мною описанном, посетило и меня на берегах Волги{441}. Говорю об этом случае, потому что он, по многим причинам, оставил навсегда в душе моей приятное воспоминание. Это было то время, когда учение Гегеля сильно у нас разгоралось, когда адепты его ходили в каком-то восторженном от него упоении до того, что вербовали в его школу и стариков, и юношей, и девиц. Один из них даже писал к молодой, прекрасной особе, к которой был очень неравнодушен, послания по эстетике Гегеля. Он сам гораздо позже над этим смеялся. Сомневаться в каком-нибудь начале учителя было преступлением, тупоумием; на профана смотрели с каким-то сожалением, если не с пренебрежением. Это юношеское увлечение было, однако ж, не бесполезно; оно много содействовало развитию умственной деятельности молодого поколения. Мог ли Белинский, попав в это общество, оставаться чуждым его разумному движению? Но как он нетверд был в немецком языке, то взялись посвящать его в начала Гегеля молодые гегелисты, в том числе Станкевич, изучивший глубже других знаменитого немецкого философа. За что брался с охотой Белинский, за то принимался он с жаром и всегда с успехом. Так и в настоящем случае. Статьи его сороковых годов, проникнутые философией Гегеля, это свидетельствуют.

"По переезде в Петербург, - говорит М.М.П[опов], - Белинский тотчас отыскал меня. Тогдашние петербургские журналисты сами страшно ругались, но проповедовали о приличиях и умеренности. Задетые, едва ли не все, молодым бойцом, они находили особенное удовольствие называть его недоучившимся студентом. Приятель наш, А.Ф.Воейков, в знаменитой своей сатире, угощая тем и другим барона Брамбеуса{442}, сказал, что этот писатель:

И Белинского нахальство

Совместил себе в позор!{442}

В первые пять или шесть лет жизни Белинского в Петербурге он посещал меня довольно часто. Споры у нас случались беспрестанные. Он сам любил поспорить. К знакомым ходил он собственно для того, чтоб отвесть душу в разговорах о литературе. Когда с ним никто не спорил, ему было скучно. Только во время споров он был в своей тарелке, настоящим Белинским, вторым томом своих сочинений. При возражениях, или даже слушая разговоры, не к нему обращенные, но несогласные с его убеждениями, он скоро приходил в состояние кипятка. Сначала говорил своим решительным, как бы

рассерженным тоном, чем дальше, тем более, горячился, почти выходил из себя, будто дело шло о жизни или смерти! Лицо его подергивалось судорогами... И всегда подверженный одышке, он тут начинал каждый период всхлипыванием: в жарких же спорах случалось, что одышка или кашель совсем прерывали его разговоры. Собираясь после того с силами, он то вставал и ходил по комнате, то останавливался, скрестив руки на груди и устремив глаза в того, с кем говорил; потом опять разражался громовой речью. Он не был ни шутлив, ни остер в смысле веселости, но был жестоко-колок и грубо-правдив. Надобно признаться, что в эти минуты он был хорош. Это был факир, или, нет, лучше того: это был жрец своего искусства! Обаятельное влияние его на других было тем сильнее, что в нем не проглядывало ничего искусственного: все было одна натура, душа открытая, сердце, чуждое всякого лукавства.

Споры литературные, в которых вольному воля, никогда не оканчивались у нас размолвками. Иногда мы расставались, я нахмуренный, он вполне взволнованный, но через месяц, через два опять он звонил у моих дверей, и я опять встречал его как гостя, по котором соскучился.

Белинский умер в бедности. Во все время литературного поприща он был поденщиком у журналистов. Нужда не дает соков, а высасывает их, и человек горящий - недолго прогорит. В Белинском развилась злейшая чахотка"...

М.В.О.{442}, по выходе своем из А. московского института одною из лучших его учениц, украшенная дарами природы и образования, страстно любившая литературу, жила несколько времени у меня в доме в Твери в 1832 году, занимаясь воспитанием моих племянниц. Она носит имя Белинского и может гордиться им.

Вот все, что я мог, с помощью моего почтенного друга, собрать для биографии Белинского. Не мое дело критически разбирать произведения его, как литератора, критика и публициста: другие сделают это лучше меня и, вероятно, тем скорее, что не замедлится выход полного издания его сочинений{443}. Если я в этой статье и говорил об его литературных заслугах, то делал это мимоходом, невольно платя им дань от сердца, всегда любившего Белинского, говорил только то, что служит ореолом его памяти, а другого я не находил что сказать.

Красное-сельцо.

Март 1859 г.

ПРИМЕЧАНИЯ

Заметки для биографии Белинского

Впервые напечатано в газете "Московский вестник" (1859, № 17. С. 203-212).

С. 420. "Там одной незаметной могилы..." - Эпиграф взят из стихотворения Н.А.Некрасова "Утренняя прогулка" (цикл "О погоде").

...описание состояния Казанского университета в 1820-1825 гг. Лажечников считал, что в 1859 г. не настало время рассказать всю правду о плачевном состоянии, в котором находилось преподавание в университете при Магницком. Через 7 лет он это расскажет в статье "Как я знал Магницкого".

С. 421. Сарепта - немецкая колония бывшей Саратовской губернии, Царицынского уезда, основанная в 1765 году гернгутерами - евангелической общиной.

С. 423. ...писал я еще в 1837 году к Пушкину...
– Лажечников имеет в виду свое письмо к Пушкину от 22 ноября 1835 г.

...дожили до того времени, когда могучая и благодетельная рука... имеются в виду реформы конца 50-х - начала 60-х гг.

С. 425. Мыши кота погребают - известная лубочная картинка.

С. 426. Попов Михаил Максимович (1800-1871) - учитель Белинского по естественной истории в пензенской гимназии; сделал головокружительную карьеру, став старшим чиновником особых поручений в III отделении, правой рукой Л.В.Дубельта. Является автором важнейших секретных сводов III отделения.

С. 428. Ковалевский Осип Михайлович (1800-1878) - языковед, автор грамматики монгольского языка и "Монголо-французско-русского словаря".

Строганов Сергей Григорьевич (1794-1882) - государственный деятель, археолог, основатель Строгановского училища в Москве (впоследствии ВХУТЕМАС).

С. 429. Греков Авраам Григорьевич - учитель по всем предметам и смотритель чембарского училища.

"Отец его, уроженец Польши..." - Ошибка, отец Белинского Григорий Никифорович Белынский был русским, сыном священника из села Белыни Пензенской губернии, фамилию Белынский Виссарион смягчил при поступлении в университет. (См.: Белинский в воспоминаниях современников. М., 1977. С. 29.)