Шрифт:
Один зимний вечер, два кота и три сестры
– Не понимаю я, как в квартире, где два кота, могут водиться мыши? – спросила Екатерина у всех сразу и ни у кого конкретно, задавая тему для обсуждения участникам застолья. Она сидела в неудобной позе, больше подходящей для фотосессии, чем для светской беседы. Одна нога в туфле на высоченном каблуке чуть сзади, под жёлтым, в далёком прошлом, креслом на тонких деревянных ножках, обивку которого седоки засалили и затёрли до дыр, а коты вдобавок стильно избахромили. Другая изящно выставлена под стол, обнажив щиколотку с косточками. В руке бокал шампанского, локоть опирался на драный подлокотник с предательски торчащим, местами потемневшим от времени поролоном и деревянным исподним со следами кошачьих когтей. Сама Катя подалась вперёд с прямой спиной,
С начала её времён, сколько помнит, Катя пропивала Новый год в этом кресле, от вишнёвого компота до Prosecco, которое теперь привозила с собой. В детстве, четверть века назад, она отбила лучшее в доме посадочное место у сестрёнки Нюши в честном бою. С тех пор оно называлось "Катино кресло" – надпись эта, нацарапанная ржавым гвоздём, красовалась на подлокотнике, и каждый, кто садился по ошибке, обязан был уступить его вздорной хозяйке по первому требованию. Кресло это было символом Катькиного превосходства, её победы и права быть в семье первой, а значит, главной. Для младшей сестры это, согласитесь, важно. И вот теперь эта досадная пружина вылезла. "Сидят тут в отсутствие владетельницы всякие! Если бы использовалось оно как положено, когда приезжаю раз в год, было бы новёхоньким, как другое, стоящее напротив. Хоть бы только не Нюшка в нём ёрзала в моё отсутствие, мне назло", – думала Екатерина, раскорячившись на своём пружинном троне.
Старшая сестра Нюша, когда подносила на стол очередную миску нарезанного добрыми руками салата, смотрела, как Катька мучится, и жалела её – она ведь старшая сестра, ей положено малых жалеть. Такая красивая, модная, в синих штанах с голубыми лампасами и блестящей кофте из пайеток, сестрёнка сидела словно на колу, бедняжечка, и бесконечно что-то писала в телефоне своему муженьку, который ждал её на далёком морском берегу и приехать с Катей в её "тараканий домик" (так он назвал Нюшину квартиру) снова не возжелал. Судя по тени, которая ложилась на лицо младшей с каждым его сообщением, он сейчас намеренно трепал девке нервы. Не удивительно, что она с тоски про мышей заговорила – ни мужика хорошего, ни детей ей Бог не даёт, вот и лезут в голову глупости.
– Ань, ну вот почему, скажи, ты не купишь новую мебель? Я ж тебе шлю каждый месяц денег на халяву, считай. Отложила бы чуток и купила, – приступила к сестре измученная позой и мужем Катерина.
– Катюш, нам совсем впритык хватает. Фролу Ивановичу нужны последнего поколения лекарства, только на них пять тысяч уходит в месяц, а ещё квартира столько же, питание дорогое, одежда. Шесть тысяч не роскошь, чтобы мебель покупать, а средство выживания, – спокойно объяснила Нюша.
– Зачем тебе одежда, если ты тут сидишь безвылазно, до собеса и обратно. Душегрейка да валенки, что ещё тут может пригодиться? Ты котов выгони, и хватит тебе и на мебель, и на бутерброд с икрой. Вон они у вас, мышей даже не ловят, обнаглели в край! – ответила Катя свысока, хоть и сидела низко.
– Так я ещё хожу, помогаю по домам дорогим тут, зарабатывать-то надо! – терпеливо объясняла Нюша.
– Тем более денег у тебя полным-полно, судя по обилию дорогих коттеджей! Что ж мебель не купишь? Или на приданое всё себе копишь? – съязвила Катя над сестрой, которая в свои тридцать семь замужем никогда не была, и все уже давно списали её с брачных счетов.
Нюша, женщина смиренная и добрая, всю жизнь ухаживала за кем-то немощным. Так вышло, что ей, старшей, нужно было матери помогать Катьку растить, чтобы талантливая сестрёнка могла учиться. Катюшка маленькая так рисовала – даже не учёная ещё, могла человека изобразить, словно в руках у неё фотоаппарат встроен. Конечно, талант такой учить нужно, и в школе, и в институте потом! А мама слегла, и сама Нюша пошла в медучилище, выучилась на медсестру, ходила за мамой, мечтала стать врачом, но не смогла – мама совсем разболелась, год последний Нюша от неё дальше магазина за углом не отходила, какая тут учёба? Читала книги, учебники дома, чтобы потом нагнать. Мама умерла в декабре, освободила Нюшу жить, и старшей было очень стыдно тогда, что на самом деле смерти маминой она радовалась. Как ни силилась горевать – никак не выходило, и мечты всякие в голову полезли про принцев с конями, непристойные даже. На работу пошла в поликлинику, и мечты сбываться начали, чуть было замуж не вышла за одного пациента, которого часто колоть нужно было. Он приглашал и в кино, и по театрам, и гулять, а замуж позвать не успел – нарисовался в жизни Нюши теперь Фрол Иванович. Когда-то, в советскую бытность, был он номенклатурным работником, зажиточным и влиятельным, и, когда мама заболела, очень помогал лекарствами и деньгами, а потом его на чём-то поймали, посадили, всё что могли конфисковали, а всё что сберёг – отдал за уменьшение срока. Но и за короткие три отбытых года умудрился подхватить туберкулёз и стать ненужным собственным женатым благополучным сыновьям со своей болячкой и крохотной пенсией. И оказался в итоге у доброй Нюши, в её маленькой квартирке под Солнечногорском, в старой совхозной хрущёвке, с мышами, тараканами, своим котом и Нюшиной кошкой. Больной, нищий и убогий.
Старшая сестра странной была с детства, словно имела какой-то дополнительный орган, которого у других нет, полный любви к людям любым, драным кошкам и собачкам без ноги. Хоть и росла она вместе с другими в мире чистогана, фондовых индексов и прочей наживы, словно мимо неё они прошли, не коснувшись. Неправильная получилась Нюша для современного мира, хоть не воцерковленная, а какая-то по-настоящему добрая, что для выживания в современных условиях категорически противопоказано.
Кошек Нюша очень любила, закормила и забаловала обычных помоечных котов так, как сфинксов не балуют – кто-то ведь должен быть тут счастливым! Они были счастливы, но по привычке всё равно рылись в мусорных кучах и драли не когтеточки, а старую мебель. Когда Катька сказала глупость про кошек, "выгони", старшая очень разозлилась и даже представила, как толкнула бы сейчас Катьку за такие слова – это был апогей возможного Нюшиного негатива.
И вдруг…
Ножка кресла с хрустом подломилась. Катя упала очень некрасиво, придавила модельную ногу креслом, закричала. Борис, младший сын Фрола Ивановича, давно безответно влюблённой в кузину Екатерину, отвергающую инцест категорически, кинулся её поднимать, подхватил на руки, уложил на диван, который заботливо освободили для болезной гости. Красота щиколоток с косточками была безвозвратно на этот вечер испорчена содранной в кровь пяткой.
"Дёрнул же чёрт подумать такое. Типун мне на язык или на всю голову!" – сокрушалась Нюша, пока бежала на кухню за аптечкой.
– Зелёнка? Нюша, ты мне ногу ЗЕЛЁНКОЙ намазала? Ничего лучше придумать не могла? Бесцветного ничего не нашлось в доме, из 21 века чего-нибудь? – негодовала Катерина, увидев насыщенного изумрудного цвета пятку, которую, к тому же, жутко защипало.
– Лучше зелёнки ничего не придумали пока в веках, – уверила Нюша.
– Зачем, зачем, зачем! Назло ведь делаешь? Что, мне мало? Разукрасила ещё этой зелёной дрянью, неделю потом не смоется. Мне в Тай возвращаться. Как я там на пляже с зелёной пяткой буду рассекать? Влад со мной близко ходить не будет! – причитала Катька, пока Нюша бинтовала ей ступню, а Вера заботливо гладила по голове.
Гости поспешно покинули комнату под предлогами пудрения носов, перекуров и постановки чайника. Тётя Алла заботливо укатила Фрола Ивановича в кресле и наушники ещё ему надела с любимым Аркадием Северным. Итальянский муж Веры всё понял без перевода. Они с Борисом как раз тренировали русский язык в обмен на итальянский, увлеклись, и по сути им уже никто не был нужен. Они удалились на лестничную площадку, практиковать. Все благоразумно оставили сестёр ругаться без свидетелей – год девчонки не виделись, соскучились, пусть общаются.
– Не будет близко, так пошли его, если он такой идиот, чтобы из-за такой мелочи париться, – посоветовала сестре средняя, Вера. – Зелёная пятка ему не подходит! А что будет, когда постареешь? Выбросит на помойку?
– Для этого придумали пластическую хирургию. Я не постарею, – твёрдо уверила Катя, хотя сама в это совсем не верила.
Старшие сёстры переглянулись и покачали головами.
– Вот, послушай старших – не придумали. Когда любит, так с любой пяткой любит, и с морщинами, и даже с животиком. Вадим подлец редкостный, и твои крики сейчас тому подтверждение. Да и отмокнет зелёнка за пару часов в солёном море-океане.